Page 12 - Собачье сердце

— Ага, — молвил Филипп Филиппович, — так? — и голос его принял подозрительно
вежливый оттенок. — Одну минуточку попрошу вас подождать.
«Вот это парень, — в восторге подумал пес, — весь в меня. Ох, тяпнет он их сейчас,
ох, тяпнет. Не знаю еще — каким способом, но так тяпнет... Бей их! Этого голенастого
взять сейчас повыше сапога за подколенное сухожилие... р-р-р...»
Филипп Филиппович, стукнув, взял трубку с телефона и сказал в нее так:
— Пожалуйста... да... благодарю вас... Петра Александровича попросите, пожалуйста.
Профессор Преображенский. Петр Александрович? Очень рад, что вас застал. Благодарю
вас, здоров. Петр Александрович, ваша операция отменяется. Что? Совсем отменяется.
Равно как и все остальные операции. Вот почему: я прекращаю работу в Москве и вообще
в России... Сейчас ко мне вошли четверо, из них одна женщина, переодетая мужчиной, и
двое вооруженных револьверами, и терроризировали меня в квартире с целью отнять
часть ее.
— Позвольте, профессор, — начал Швондер, меняясь в лице.
— Извините... У меня нет возможности повторить все, что они говорили. Я не охотник
до бессмыслиц. Достаточно сказать, что они предложили мне отказаться от моей
смотровой, другими словами, поставили меня в необходимость оперировать вас там, где я
до сих пор резал кроликов. В таких условиях я не только не могу, но и не имею права
работать. Поэтому я прекращаю деятельность, закрываю квартиру и уезжаю в Сочи.
Ключи могу передать Швондеру. Пусть он оперирует.
Четверо застыли. Снег таял у них на сапогах.
— Что же делать... Мне самому очень неприятно... Как? О нет, Петр Александрович! О
нет. Больше я так не согласен. Терпение мое лопнуло. Это уже второй случай с августа
месяца. Как? Гм... Как угодно. Хотя бы. Но только одно условие: кем угодно, когда
угодно, что угодно, но чтобы это была такая бумажка, при наличии которой ни Швондер,
ни кто-либо другой не мог бы даже подойти к двери моей квартиры. Окончательная
бумажка. Фактическая. Настоящая! Броня. Чтобы мое имя даже не упоминалось. Конечно.
Я для них умер. Да, да. Пожалуйста. Кем? Ага... Ну, это другое дело. Ага... Хорошо.
Сейчас передаю трубку. Будьте любезны, — змеиным голосом обратился Филипп
Филиппович к Швондеру, — сейчас с вами будут говорить.
— Позвольте, профессор, — сказал Швондер, то вспыхивая, то угасая, — вы извратили
наши слова.
— Попрошу вас не употреблять таких выражений.
Швондер растерянно взял трубку и молвил:
— Я слушаю. Да... Председатель домкома... Мы же действовали по правилам... Так у
профессора и так совершенно исключительное положение... Мы знаем об его работах...
Целых пять комнат хотели оставить ему... Ну, хорошо... Раз так... Хорошо...
Совершенно красный, он повесил трубку и повернулся.
«Как оплевал! Ну и парень! — восхищенно подумал пес. — Что он, слово, что ли,
такое знает? Ну, теперь можете меня бить как хотите, а я отсюда не уйду».
Трое, открыв рты, смотрели на оплеванного Швондера.
— Это какой-то позор! — несмело вымолвил тот.
— Если бы сейчас была дискуссия, — начала женщина, волнуясь и загораясь
румянцем, — я бы доказала Петру Александровичу...
— Виноват, вы не сию минуту хотите открыть эту дискуссию? — вежливо спросил
Филипп Филиппович.
Глаза женщины загорелись.
— Я понимаю вашу иронию, профессор, мы сейчас уйдем... Только я, как заведующий
культотделом дома...
— За-ве-дующая, — поправил ее Филипп Филиппович.