Page 13 - Собачье сердце
P. 13

— Хочу предложить вам, — тут женщина из-за пазухи вытащила несколько ярких и
                  мокрых  от  снега  журналов, —  взять  несколько  журналов  в  пользу  детей  Германии.  По
                  полтиннику штука.
                        — Нет, не возьму, — кратко ответил Филипп Филиппович, покосившись на журналы.
                        Совершенное  изумление  выразилось  на  лицах,  а  женщина  покрылась  клюквенным
                  налетом.
                        — Почему же вы отказываетесь?
                        — Не хочу.
                        — Вы не сочувствуете детям Германии?
                        — Сочувствую.
                        — Жалеете по полтиннику?
                        — Нет.
                        — Так почему же?
                        — Не хочу.
                        Помолчали.
                        — Знаете ли, профессор, — заговорила девушка, тяжело вздохнув, — если бы вы не
                  были европейским светилом и за вас не заступались бы самым возмутительным образом
                  (блондин дернул ее за край куртки, но она отмахнулась) лица, которых, я уверена, мы еще
                  разъясним, вас следовало бы арестовать.
                        — А за что? — с любопытством спросил Филипп Филиппович.
                        — Вы ненавистник пролетариата! — гордо сказала женщина.
                        — Да, я не люблю пролетариата, — печально согласился Филипп Филиппович и нажал
                  кнопку. Где-то прозвенело. Открылась дверь в коридор.
                        — Зина, — крикнул Филипп Филиппович, — подавай обед. Вы позволите, господа?
                        Четверо  молча  вышли  из  кабинета,  молча  прошли  приемную,  молча  переднюю,  и
                  слышно было, как за ними закрылась тяжело и звучно парадная дверь.
                        Пес встал на задние лапы и сотворил перед Филиппом Филипповичем какой-то намаз.


                                                               III



                        На  разрисованных  райскими  цветами  тарелках  с  черной  широкой  каймой  лежала
                  тонкими ломтиками нарезанная семга, маринованные угри. На тяжелой доске кусок сыра
                  со  слезой,  и  в  серебряной  кадушке,  обложенной  снегом, —  икра.  Меж  тарелками
                  несколько тоненьких рюмочек и три хрустальных графинчика с разноцветными водками.
                  Все  эти  предметы  помещались  на  маленьком  мраморном  столике,  уютно
                  присоединившемся к громадному резного дуба буфету, изрыгающему пучки стеклянного
                  и серебряного света. Посреди комнаты — тяжелый, как гробница, стол, накрытый белой
                  скатертью, а на ней два прибора, салфетки, свернутые в виде папских тиар, и три темных
                  бутылки.
                        Зина внесла серебряное крытое блюдо, в котором что-то ворчало. Запах от блюда шел
                  такой,  что  рот  пса  немедленно  наполнился  жидкой  слюной. «Сады  Семирамиды»! —
                  подумал он и застучал по паркету хвостом, как палкой.
                        — Сюда  их, —  хищно  скомандовал  Филипп  Филиппович. —  Доктор  Борменталь,
                  умоляю вас, оставьте икру в покое. И если хотите послушаться доброго совета, налейте не
                  английской, а обыкновенной русской водки.
                        Красавец  тяпнутый —  он  был  уже  без  халата,  в  приличном  черном  костюме —
                  передернул широкими плечами, вежливо ухмыльнулся и налил прозрачной.
                        — Новоблагословенная? — осведомился он.
                        — Бог  с  вами,  голубчик, —  отозвался  хозяин. —  Это  спирт,  Дарья  Петровна  сама
                  отлично готовит водку.
   8   9   10   11   12   13   14   15   16   17   18