Page 42 - Собачье сердце

подошел к шкафу, сплошь состоящему из стекла, и весь кабинет осветил тремя
сильнейшими огнями с потолка. Из шкафа, с третьей стеклянной полки, Филипп
Филиппович вынул узкую банку и стал, нахмурившись, рассматривать ее на свет огней. В
прозрачной и тяжкой жидкости плавал, не падая на дно, малый беленький комочек,
извлеченный из недр Шарикова мозга. Пожимая плечами, кривя губы и хмыкая, Филипп
Филиппович пожирал его глазами, как будто в белом нетонущем комке хотел разглядеть
причину удивительных событий, перевернувших вверх дном жизнь в пречистенской
квартире.
Очень возможно, что высокоученый человек ее и разглядел. По крайней мере, вдоволь
насмотревшись на придаток мозга, он банку спрятал в шкаф, запер его на ключ, ключ
положил в жилетный карман, а сам обрушился, вдавив голову в плечи и глубочайше
засунув руки в карманы пиджака, на кожу дивана. Он долго палил вторую сигару,
совершенно изжевав ее конец, и, наконец, в полном одиночестве, зелено окрашенный, как
седой Фауст, воскликнул:
— Ей-богу, я, кажется, решусь.
Никто ему не ответил на это. В квартире прекратились всякие звуки. В Обуховой
переулке в 11 часов, как известно, затихает движение. Редко-редко звучали отдаленные
шаги запоздавшего пешехода, они постукивали где-то за шторами и угасали. В кабинете
нежно звенел под пальцами Филиппа Филипповича репетир в карманчике... Профессор
нетерпеливо поджидал возвращения д-ра Борменталя и Шарикова из цирка.

VIII

Не известно, на что решился Филипп Филиппович. Ничего особенного в течение
следующей недели он не предпринимал, и, может быть, вследствие его бездействия
квартирная жизнь переполнилась событиями.
Дней через 6 после истории с водой и котом из домкома к Шарикову явился молодой
человек, оказавшийся женщиной, и вручил ему документы, которые Шариков немедленно
заложил в карман и немедленно после этого позвал д-ра Борменталя:
— Борменталь!
— Нет, уж вы меня по имени и отчеству, пожалуйста, называйте! — отозвался
Борменталь, меняясь в лице.
Нужно заметить, что в эти 6 дней хирург ухитрился раз 8 поссориться со своим
воспитанником. И атмосфера в обуховских комнатах была душная.
— Ну и меня называйте по имени и отчеству! — совершенно основательно ответил
Шариков.
— Нет! — загремел в дверях Филипп Филиппович. — По такому имени и отчеству в
моей квартире я вас не разрешу называть. Если вам угодно, чтобы вас перестали
именовать фамильярно «Шариков», и я, и доктор Борменталь будем называть вас
«господин Шариков».
— Я не господин, господа все в Париже! — отлаял Шариков.
— Швондерова работа! — кричал Филипп Филиппович. — Ну ладно, посчитаюсь я с
этим негодяем. Не будет никого, кроме господ, в моей квартире, пока я в ней нахожусь! В
противном случае или я, или вы уйдете отсюда и, вернее всего, вы. Сегодня я помещу в
газетах объявление, и, поверьте, я вам найду комнату.
— Ну да, такой я дурак, чтобы я съехал отсюда, — очень четко ответил Шариков.
— Как? — спросил Филипп Филиппович и до того изменился в лице, что Борменталь
подлетел к нему и нежно и тревожно взял его за рукав.