Page 43 - Собачье сердце

— Вы, знаете, не нахальничайте, мосье Шариков! — Борменталь очень повысил голос.
Шариков отступил, вытащил из кармана 3 бумаги: зеленую, желтую и белую и, тыча в них
пальцами, заговорил:
— Вот. Член жилищного товарищества, и площадь мне полагается определенно в
квартире № 5 у ответственного съемщика Преображенского в 16 квадратных аршин, —
Шариков подумал и добавил слово, которое Борменталь машинально отметил в мозгу как
новое: — благоволите.
Филипп Филиппович закусил губу и сквозь нее неосторожно вымолвил:
— Клянусь, что я этого Швондера в конце концов застрелю. Шариков в высшей
степени внимательно и остро принял эти слова, что было видно по его глазам.
— Филипп Филиппович, vorsichtig... — предостерегающе начал Борменталь.
4
— Ну уж, знаете... Если уж такую подлость!.. — вскричал Филипп Филиппович по-
русски. — Имейте в виду, Шариков... господин, что я, если вы позволите себе еще одну
наглую выходку, я лишу вас обеда и вообще питания в моем доме. 16 аршин — это
прелестно, но ведь я вас не обязан кормить по этой лягушечьей бумаге!
Тут Шариков испугался и приоткрыл рот.
— Я без пропитания оставаться не могу, — забормотал он, — где же я буду
харчеваться?
— Тогда ведите себя прилично! — в один голос заявили оба эскулапа.
Шариков значительно притих и в тот день не причинил никакого вреда никому, за
исключением самого себя: пользуясь небольшой отлучкой Борменталя, он завладел его
бритвой и распорол себе скулу так, что Филипп Филиппович и д-р Борменталь
накладывали ему на порез швы, отчего Шариков долго выл, заливаясь слезами.
Следующую ночь в кабинете профессора в зеленом полумраке сидели двое — сам
Филипп Филиппович и верный, привязанный к нему Борменталь. В доме уже спали.
Филипп Филиппович был в своем лазоревом халате и красных туфлях, а Борменталь в
рубашке и синих подтяжках. Между врачами на круглом столе рядом с пухлым альбомом
стояла бутылка коньяку, блюдечко с лимоном и сигарный ящик. Ученые, накурив полную
комнату, с жаром обсуждали последнее событие: этим вечером Шариков присвоил в
кабинете Филиппа Филипповича 2 червонца, лежавшие под пресс-папье, пропал из
квартиры, вернулся поздно и совершенно пьяный. Этого мало. С ним явились 2
неизвестных личности, шумевших на парадной лестнице и изъявивших желание ночевать
в гостях у Шарикова. Удалились означенные личности лишь после того, как Федор,
присутствовавший при этой сцене в осеннем пальто, накинутом сверх белья, позвонил по
телефону в сорок пятое отделение милиции. Личности мгновенно отбыли, лишь только
Федор повесил трубку. Неизвестно куда после ухода личностей задевалась малахитовая
пепельница с подзеркальника в передней, бобровая шапка Филиппа Филипповича и его же
трость, на каковой трости золотою вязью было написано: «Дорогому и уважаемому
Филиппу Филипповичу благодарные ординаторы в день...», далее шла римская цифра
XXV.
— Кто они такие? — наступал Филипп Филиппович, сжимая кулаки, на Шарикова.
Тот, шатаясь и прилипая к шубам, бормотал насчет того, что личности ему
неизвестны, что они не сукины сыны какие-нибудь, а — хорошие.
— Изумительнее всего, что ведь они же оба пьяные... Как же они ухитрились? —
поражался Филипп Филиппович, глядя на то место в стойке, где некогда помещалась
память юбилея.
— Специалисты, — пояснил Федор, удаляясь спать с рублем в кармане.
От двух червонцев Шариков категорически отперся и при этом выговорил что-то
неявственное насчет того, что вот, мол, он не один в квартире.
— Ага, быть может, это доктор Борменталь свистнул червонцы? — осведомился
Филипп Филиппович тихим, но страшным по оттенку голосом.