Page 167 - Рассказы. Повести. Пьесы

время мысль его не была так гибка и изобретательна, как теперь, когда он каждый день
выдумывал тысячи разнообразных поводов к тому, чтобы серьезно опасаться за свою
свободу и честь. Но зато значительно ослабел интерес к внешнему миру, в частности к
книгам, и стала сильно изменять память.
Весной, когда сошел снег, в овраге около кладбища нашли два полусгнившие трупа —
старухи и мальчика, с признаками насильственной смерти. В городе только и разговора
было, что об этих трупах и неизвестных убийцах. Иван Дмитрич, чтобы не подумали, что это
он убил, ходил по улицам и улыбался, а при встрече со знакомыми бледнел, краснел и
начинал уверять, что нет подлее преступления, как убийство слабых и беззащитных. Но эта
ложь скоро утомила его, и, после некоторого размышления, он решил, что в его положении
самое лучшее — это спрятаться в хозяйкин погреб. В погребе просидел он день, потом ночь
и другой день, сильно озяб и, дождавшись потемок, тайком, как вор, пробрался к себе в
комнату. До рассвета простоял он среди комнаты, не шевелясь и прислушиваясь. Рано утром
до восхода солнца к хозяйке пришли печники. Иван Дмитрич хорошо знал, что они пришли
затем, чтобы перекладывать в кухне печь, но страх подсказал ему, что это полицейские,
переодетые печниками. Он потихоньку вышел из квартиры и, охваченный ужасом, без шапки
и сюртука, побежал по улице. За ним с лаем гнались собаки, кричал где-то позади мужик, в
ушах свистел воздух, и Ивану Дмитричу казалось, что насилие всего мира скопилось за его
спиной и гонится за ним.
Его задержали, привели домой и послали хозяйку за доктором. Доктор Андрей
Ефимыч, о котором речь впереди, прописал холодные примочки на голову и лавровишневые
капли, грустно покачал головой и ушел, сказав хозяйке, что уж больше он не придет, потому
что не следует мешать людям сходить с ума. Так как дома не на что было жить и лечиться, то
скоро Ивана Дмитрича отправили в больницу и положили его там в палате для венерических
больных. Он не спал по ночам, капризничал и беспокоил больных и скоро, по распоряжению
Андрея Ефимыча, был переведен в палату № 6.
Через год в городе уже совершенно забыли про Ивана Дмитрича, и книги его,
сваленные хозяйкой в сани под навесом, были растасканы мальчишками.

IV

Сосед с левой стороны у Ивана Дмитрича, как я уже сказал, жид Мойсейка, сосед же с
правой — оплывший жиром, почти круглый мужик с тупым, совершенно бессмысленным
лицом. Это — неподвижное, обжорливое и нечистоплотное животное, давно уже потерявшее
способность мыслить и чувствовать. От него постоянно идет острый, удушливый смрад.
Никита, убирающий за ним, бьет его страшно, со всего размаха, не щадя своих кулаков;
и страшно тут не то, что его бьют, — к этому можно привыкнуть, — а то, что это отупевшее
животное не отвечает на побои ни звуком, ни движением, ни выражением глаз, а только
слегка покачивается, как тяжелая бочка.
Пятый и последний обитатель палаты № 6 — мещанин, служивший когда-то
сортировщиком на почте, маленький, худощавый блондин с добрым, но несколько лукавым
лицом. Судя по умным, покойным глазам, смотрящим ясно и весело, он себе на уме и имеет
какую-то очень важную и приятную тайну. У него есть под подушкой и под матрацем что-то
такое, чего он никому не показывает, но не из страха, что могут отнять или украсть, а из
стыдливости. Иногда он подходит к окну и, обернувшись к товарищам спиной, надевает себе
что-то на грудь и смотрит, нагнув голову; если в это время подойти к нему, то он
сконфузится и сорвет что-то с груди. Но тайну его угадать не трудно.
— Поздравьте меня, — говорит он часто Ивану Дмитричу, — я представлен к
Станиславу второй степени со звездой. Вторую степень со звездой дают только иностранцам,
но для меня почему-то хотят сделать исключение, — улыбается он, в недоумении пожимая
плечами. — Вот уж, признаться, не ожидал!
— Я в этом ничего не понимаю, — угрюмо заявляет Иван Дмитрич.