Page 172 - Рассказы. Повести. Пьесы

деньги взаймы без векселя, и считалось позором не протянуть руку помощи нуждающемуся
товарищу. А какие были походы, приключения, стычки, какие товарищи, какие женщины! А
Кавказ — какой удивительный край! А жена одного батальонного командира, странная
женщина, надевала офицерское платье и уезжала по вечерам в горы, одна, без проводника.
Говорят, что в аулах у нее был роман с каким-то князьком.
— Царица небесная, матушка… — вздыхает Дарьюшка.
— А как пили! Как ели! А какие были отчаянные либералы!
Андрей Ефимыч слушает и не слышит; он о чем-то думает и прихлебывает пиво.
— Мне часто снятся умные люди и беседы с ними, — говорит он неожиданно,
перебивая Михаила Аверьяныча. — Мой отец дал мне прекрасное образование, по под
влиянием идей шестидесятых годов заставил меня сделаться врачом. Мне кажется, что если
б я тогда не послушался его, то теперь я находился бы в самом центре умственного
движения. Вероятно, был бы членом какого-нибудь факультета. Конечно, ум тоже не вечен и
преходящ, но вы уже знаете, почему я питаю к нему склонность. Жизнь есть досадная
ловушка. Когда мыслящий человек достигает возмужалости и приходит в зрелое сознание,
то он невольно чувствует себя как бы в ловушке, из которой нет выхода. В самом деле,
против его воли вызван он какими-то случайностями из небытия к жизни… Зачем? Хочет он
узнать смысл и цель своего существования, ему не говорят или же говорят нелепости; он
стучится — ему не отворяют к нему приходит смерть — тоже против его воли. И вот, как в
тюрьме, люди, связанные общим несчастием, чувствуют себя легче, когда сходятся вместе,
так и в жизни не замечаешь ловушки, когда люди, склонные к анализу и обобщениям,
сходятся вместе и проводят время в обмене гордых, свободных идей. В этом смысле ум есть
наслаждение незаменимое.
— Совершенно верно.
Не глядя собеседнику в глаза, тихо и с паузами, Андрей Ефимыч продолжает говорить
об умных людях и беседах с ними, а Михаил Аверьяныч внимательно слушает его и
соглашается: «Совершенно верно».
— А вы не верите в бессмертие души? — вдруг спрашивает почтмейстер.
— Нет, уважаемый Михаил Аверьяныч, не верю и не имею основания верить.
— Признаться, и я сомневаюсь. А хотя, впрочем, у меня такое чувство, как будто я
никогда не умру. Ой, думаю себе, старый хрен, умирать пора! А в душе какой-то голосочек:
не верь, не умрешь!..
В начале десятого часа Михаил Аверьяныч уходит. Надевая в передней шубу, он
говорит со вздохом:
— Однако, в какую глушь занесла нас судьба! Досаднее всего, что здесь и умирать
придется. Эх!..

VII

Проводив приятеля, Андрей Ефимыч садится за стол и опять начинает читать. Тишина
вечера и потом ночи не нарушается ни одним звуком, и время, кажется, останавливается и
замирает вместе с доктором над книгой, и кажется, что ничего не существует, кроме этой
книги и лампы с зеленым колпаком. Грубое, мужицкое лицо доктора мало-помалу озаряется
улыбкой умиления и восторга перед движениями человеческого ума. О, зачем человек не
бессмертен? — думает он. — Зачем мозговые центры и извилины, зачем зрение, речь,
самочувствие, гений, если всему этому суждено уйти в почву и, в конце концов, охладеть
вместе с земною корой, а потом миллионы лет без смысла и без цели носиться с землей
вокруг солнца? Для того, чтобы охладеть и потом носиться, совсем не нужно извлекать из
небытия человека с его высоким, почти божеским умом, и потом, словно в насмешку,
превращать его в глину.
Обмен веществ! Но какая трусость утешать себя этим суррогатом бессмертия!
Бессознательные процессы, происходящие в природе, ниже даже человеческой глупости, так