Page 175 - Рассказы. Повести. Пьесы

какого никогда еще не видели в палате, топнул ногой. — Убить эту гадину! Нет, мало убить!
Утопить в отхожем месте!
Андрей Ефимыч, слышавший это, выглянул из сеней в палату и спросил мягко:
— За что?
— За что? — крикнул Иван Дмитрич, подходя к нему с угрожающим видом и
судорожно запахиваясь в халат. — За что? Вор! — проговорил он с отвращением и делая
губы так, как будто желая плюнуть. — Шарлатан! Палач!
— Успокойтесь, — сказал Андрей Ефимыч, виновато улыбаясь. — Уверяю вас, я
никогда ничего не крал, в остальном же, вероятно, вы сильно преувеличиваете. Я вижу, что
вы на меня сердиты. Успокойтесь, прошу вас, если можете, и скажите хладнокровно: за что
вы сердиты?
— А за что вы меня здесь держите?
— За то, что вы больны.
— Да, болен. Но ведь десятки, сотни сумасшедших гуляют на свободе, потому что
ваше невежество неспособно отличить их от здоровых. Почему же я и вот эти несчастные
должны сидеть тут за всех, как козлы отпущения? Вы, фельдшер, смотритель и вся ваша
больничная сволочь в нравственном отношении неизмеримо ниже каждого из нас, почему же
мы сидим, а вы нет? Где логика?
— Нравственное отношение и логика тут ни при чем. Всё зависит от случая. Кого
посадили, тот сидит, а кого не посадили, тот гуляет, вот и всё. В том, что я доктор, а вы
душевнобольной, нет ни нравственности, ни логики, а одна только пустая случайность.
— Этой ерунды я не понимаю… — глухо проговорил Иван Дмитрич и сел на свою
кровать.
Мойсейка, которого Никита постеснился обыскивать в присутствии доктора, разложил
у себя на постели кусочки хлеба, бумажки и косточки и, всё еще дрожа от холода, что-то
быстро и певуче заговорил по-еврейски. Вероятно, он вообразил, что открыл лавочку.
— Отпустите меня, — сказал Иван Дмитрич, и голос его дрогнул.
— Не могу.
— Но почему же? Почему?
— Потому что это не в моей власти. Посудите, какая польза вам оттого, если я отпущу
вас? Идите. Вас задержат горожане или полиция и вернут назад.
— Да, да, это правда… — проговорил Иван Дмитрич и потер себе лоб. — Это ужасно!
Но что же мне делать? Что?
Голос Ивана Дмитрича и его молодое умное лицо с гримасами понравились Андрею
Ефимычу. Ему захотелось приласкать молодого человека и успокоить его. Он сел рядом с
ним на постель, подумал и сказал:
— Вы спрашиваете, что делать? Самое лучшее в вашем положении — бежать отсюда.
Но, к сожалению, это бесполезно. Вас задержат. Когда общество ограждает себя от
преступников, психических больных и вообще неудобных людей, то оно непобедимо. Вам
остается одно: успокоиться на мысли, что ваше пребывание здесь необходимо.
— Никому оно не нужно.
— Раз существуют тюрьмы и сумасшедшие дома, то должен же кто-нибудь сидеть в
них. Не вы — так я, не я — так кто-нибудь третий. Погодите, когда в далеком будущем
закончат свое существование тюрьмы и сумасшедшие дома, то не будет ни решеток на
окнах, ни халатов. Конечно, такое время рано или поздно настанет.
Иван Дмитрич насмешливо улыбнулся.
— Вы шутите, — сказал он, щуря глаза. — Таким господам, как вы и ваш помощник
Никита, нет никакого дела до будущего, но можете быть уверены, милостивый государь,
настанут лучшие времена! Пусть я выражаюсь пошло, смейтесь, но воссияет заря новой
жизни, восторжествует правда, и — на нашей улице будет праздник! Я не дождусь, издохну,
но зато чьи-нибудь правнуки дождутся. Приветствую их от всей души и радуюсь, радуюсь за
них! Вперед! Помогай вам бог, друзья!