Page 178 - Рассказы. Повести. Пьесы

— Нет, не очень. В саду уже тропинки.
— Теперь бы хорошо проехаться в коляске куда-нибудь за город, — сказал Иван
Дмитрич, потирая свои красные глаза, точно спросонок, — потом вернуться бы домой в
теплый, уютный кабинет и… и полечиться у порядочного доктора от головной боли… Давно
уже я не жил по-человечески. А здесь гадко! Нестерпимо гадко!
После вчерашнего возбуждения он был утомлен и вял и говорил неохотно. Пальцы у
него дрожали, и по лицу видно было, что у него сильно болела голова.
— Между теплым, уютным кабинетом и этою палатой нет никакой разницы, — сказал
Андрей Ефимыч. — Покой и довольство человека не вне его, а в нем самом.
— То есть как?
— Обыкновенный человек ждет хорошего или дурного извне, то есть от коляски и
кабинета, а мыслящий — от самого себя.
— Идите, проповедуйте эту философию в Греции, где тепло и пахнет померанцем, а
здесь она не по климату. С кем это я говорил о Диогене? С вами, что ли?
— Да, вчера со мной.
— Диоген не нуждался в кабинете и в теплом помещении; там и без того жарко. Лежи
себе в бочке да кушай апельсины и оливки. А доведись ему в России жить, так он не то что в
декабре, а в мае запросился бы в комнату. Небось, скрючило бы от холода.
— Нет. Холод, как и вообще всякую боль, можно не чувствовать. Марк Аврелий 38
сказал: «Боль есть живое представление о боли: сделай усилие воли, чтоб изменить это
представление, откинь его, перестань жаловаться, и боль исчезнет». Это справедливо.
Мудрец, или, попросту, мыслящий, вдумчивый человек отличается именно тем, что
презирает страдание; он всегда доволен и ничему не удивляется.
— Значит, я идиот, так как я страдаю, недоволен и удивляюсь человеческой подлости.
— Это вы напрасно. Если вы почаще будете вдумываться, то вы поймете, как ничтожно
всё то внешнее, что волнует нас. Нужно стремиться к уразумению жизни, а в нем —
истинное благо.
— Уразумение… — поморщился Иван Дмитрич. — Внешнее, внутреннее Извините, я
этого не понимаю. Я знаю только, — сказал он, вставая и сердито глядя на доктора, — я
знаю, что бог создал меня из теплой крови и нервов, да-с! А органическая ткань, если она
жизнеспособна, должна реагировать на всякое раздражение. И я реагирую! На боль я
отвечаю криком и слезами, на подлость — негодованием, на мерзость — отвращением.
По-моему, это собственно и называется жизнью. Чем ниже организм, тем он менее
чувствителен и тем слабее отвечает на раздражение, и чем выше, тем он восприимчивее и
энергичнее реагирует на действительность. Как не знать этого? Доктор, а не знает таких
пустяков! Чтобы презирать страдание, быть всегда довольным и ничему не удивляться,
нужно дойти вот до этакого состояния, — и Иван Дмитрич указал на толстого, заплывшего
жиром мужика, — или же закалить себя страданиями до такой степени, чтобы потерять
всякую чувствительность к ним, то есть, другими словами, перестать жить. Извините, я не
мудрец и не философ, — продолжал Иван Дмитрич с раздражением, — и ничего я в этом не
понимаю. Я не в состоянии рассуждать.
— Напротив, вы прекрасно рассуждаете.
— Стоики, которых вы пародируете, были замечательные люди, но учение их застыло
еще две тысячи лет назад и ни капли не подвинулось вперед и не будет двигаться, так как
оно не практично и не жизненно. Оно имело успех только у меньшинства, которое проводит
свою жизнь в штудировании и смаковании всяких учений, большинство же не понимало его.
Учение, проповедующее равнодушие к богатству, к удобствам жизни, презрение к
страданиям и смерти, совсем непонятно для громадного большинства, так как это

38 Марк Аврелий (121–180) — римский император. Цитируется изречение из книги «Размышления
императора Марка Аврелия Антонина о том, что важно для самого себя. Перевод Л. Урусова» (Тула, 1882). В
личном чеховском фонде библиотеки Таганрога хранится эта книга с пометами писателя.