Page 181 - Рассказы. Повести. Пьесы

старательно обходя лужицы, чтобы не запачкать своих ярко вычищенных сапогов. —
Признаться, уважаемый Евгений Федорыч, я давно уже ожидал этого!

XII

После этого Андрей Ефимыч стал замечать кругом какую-то таинственность. Мужики,
сиделки и больные при встрече с ним вопросительно взглядывали на него и потом
шептались. Девочка Маша, дочь смотрителя, которую он любил встречать в больничном
саду, теперь, когда он с улыбкой подходил к ней, чтобы погладить ее по головке, почему-то
убегала от него. Почтмейстер Михаил Аверьяныч, слушая его, уже не говорил: «Совершенно
верно», а в непонятном смущении бормотал: «Да, да, да…» — и глядел на него задумчиво и
печально; почему-то он стал советовать своему другу оставить водку и пиво, но при этом,
как человек деликатный, говорил не прямо, а намеками, рассказывая то про одного
батальонного командира, отличного человека, то про полкового священника, славного
малого, которые пили и заболели, но, бросив пить, совершенно выздоровели. Два-три раза
приходил к Андрею Ефимычу коллега Хоботов; он тоже советовал оставить спиртные
напитки и без всякого видимого повода рекомендовал принимать бромистый калий.
В августе Андрей Ефимыч получил от городского головы письмо с просьбой
пожаловать по очень важному делу. Придя в назначенное время в управу, Андрей Ефимыч
застал там воинского начальника, штатного смотрителя уездного училища, члена оправы.
Хоботова и еще какого-то полного белокурого господина, которого представили ему как
доктора. Этот доктор, с польскою, трудно выговариваемою фамилией, жил в тридцати
верстах от города, на конском заводе, и был теперь в городе проездом.
— Тут заявленьице по вашей части-с, — обратился член управы к Андрею Ефимычу
после того, как все поздоровались и сели за стол. — Вот Евгений Федорыч говорят, что
аптеке тесновато в главном корпусе и что ее надо бы перевести в один из флигелей. Оно,
конечно; это ничего, перевести можно, но главная причина — флигель ремонта захочет.
— Да, без ремонта не обойтись, — сказал Андрей Ефимыч, подумав. — Если,
например, угловой флигель приспособить для аптеки, то на это, полагаю, понадобится
minimum рублей пятьсот. Расход непроизводительный.
Немного помолчали.
— Я уже имел честь докладывать десять лет назад, — продолжал Андрей Ефимыч
тихим голосом, — что эта больница в настоящем ее виде является для города роскошью не
по средствам. Строилась она в сороковых годах, но ведь тогда были не те средства. Город
слишком много затрачивает на ненужные постройки и липшие должности. Я думаю, на эти
деньги можно было бы, при других порядках, содержать две образцовых больницы.
— Так вот и давайте заводить другие порядки! — живо сказал член управы.
— Я уже имел честь докладывать: передайте медицинскую часть в ведение земства.
— Да, передайте земству деньги, а оно украдет, — засмеялся белокурый доктор.
— Это как водится, — согласился член управы и тоже засмеялся.
Андрей Ефимыч вяло и тускло посмотрел на белокурого доктора и сказал:
— Надо быть справедливым.
Опять помолчали. Подали чай. Воинский начальник, почему-то очень смущенный,
через стол дотронулся до руки Андрея Ефимыча и сказал:
— Совсем вы нас забыли, доктор. Впрочем, вы монах: в карты не играете, женщин не
любите. Скучно вам с нашим братом.
Все заговорили о том, как скучно порядочному человеку жить в этом городе. Ни театра,
ни музыки, а на последнем танцевальном вечере в клубе было около двадцати дам и только
два кавалера. Молодежь не танцует, а вое время толпится около буфета или играет в карты.
Андрей Ефимыч медленно и тихо, ни на кого не глядя, стал говорить о том, как жаль, как
глубоко жаль, что горожане тратят свою жизненную энергию, свое сердце и ум на карты и
сплетни, а не умеют и не хотят проводить время в интересной беседе и в чтении, не хотят