Page 182 - Рассказы. Повести. Пьесы
P. 182

пользоваться наслаждениями, какие дает ум. Только один ум интересен и замечателен, все
               же  остальное  мелко  и  низменно.  Хоботов  внимательно  слушал  своего  коллегу  и  вдруг
               спросил:
                     — Андрей Ефимыч, какое сегодня число?
                     Получив  ответ,  он  и  белокурый  доктор  тоном  экзаменаторов,  чувствующих  свою
               неумелость, стали спрашивать у Андрея Ефимыча, какой сегодня день, сколько дней в году и
               правда ли, что в палате N 6 живет замечательный пророк.
                     В ответ на последний вопрос Андрей Ефимыч покраснел и сказал:
                     — Да, это больной, но интересный молодой человек.
                     Больше  ему  не  задавали  никаких  вопросов.  Когда  он  в  передней  надевал  пальто,
               воинский начальник положил руку ему на плечо и сказал со вздохом:
                     — Нам, старикам, на отдых пора!
                     Выйдя  из  управы,  Андрей  Ефимыч  понял,  что  это  была  комиссия,  назначенная  для
               освидетельствования  его  умственных  способностей.  Он  вспомнил  вопросы,  которые
               задавали  ему,  покраснел,  и  почему-то  теперь  первый  раз  в  жизни  ему  стало  горько  жаль
               медицину.
                     «Боже мой, — думал он, вспоминая, как врачи только что исследовали его, — ведь они
               так недавно слушали психиатрию, держали экзамен, — откуда же это круглое невежество?
               Они понятия не имеют о психиатрии!»
                     И первый раз в жизни он почувствовал себя оскорбленным и рассерженным.
                     В  тот  же  день  вечером  у  него  был  Михаил  Аверьяныч.  Не  здороваясь,  почтмейстер
               подошел к нему, взял его за обе руки и сказал взволнованным голосом:
                     — Дорогой мой, друг мой, докажите мне, что вы верите в мое искреннее расположение
               и  считаете  меня  своим  другом…  Друг  мой! —  и,  мешая  говорить  Андрею  Ефимычу,  он
               продолжал, волнуясь:  —  Я люблю вас за образованность и благородство души. Слушайте
               меня,  мой  дорогой.  Правила  науки  обязывают  докторов  скрывать  от  вас  правду,  но  я
               по-военному режу правду-матку: вы нездоровы! Извините меня, мой дорогой, по это правда,
               это давно уже заметили все окружающие. Сейчас мне доктор Евгений Федорыч говорил, что
               для  пользы  вашего  здоровья  вам  необходимо  отдохнуть  и  развлечься.  Совершенно  верно!
               Превосходно! На сих днях я беру отпуск и уезжаю понюхать другого воздуха. Докажите же,
               что вы мне друг, поедем вместе! Поедем, тряхнем стариной.
                     — Я  чувствую  себя  совершенно  здоровым, —  оказал  Андрей  Ефимыч,  подумав. —
               Ехать же не могу. Позвольте мне как-нибудь иначе доказать вам свою дружбу.
                     Ехать  куда-то,  неизвестно  зачем,  без  книг,  без  Дарьюшки,  без  пива,  резко  нарушить
               порядок жизни, установившийся за двадцать лет, — такая идея в первую минуту показалась
               ему  дикою  и  фантастическою.  Но  он  вспомнил  разговор,  бывший  в  управе,  и  тяжелое
               настроение, какое он испытал, возвращаясь из управы домой, и мысль уехать ненадолго из
               города, где глупые люди считают его сумасшедшим, улыбнулась ему.
                     — А вы, собственно, куда намерены ехать? — спросил он.
                     — В Москву, в Петербург, в Варшаву… В Варшаве я провел пять счастливейших лет
               моей жизни. Что за город изумительный! Едемте, дорогой мой!

                                                             XIII

                     Через неделю Андрею Ефимычу предложили отдохнуть, то есть подать в отставку, к
               чему  он  отнесся  равнодушно,  а  еще  через  неделю  он  и  Михаил  Аверьяныч  уже  сидели  в
               почтовом  тарантасе  и  ехали  на  ближайшую  железнодорожную  станцию.  Дни  были
               прохладные,  ясные,  с  голубым  небом  и  с  прозрачною  далью.  Двести  верст  до  станции
               проехали в двое суток и по пути два раза ночевали. Когда на почтовых станциях подавали к
               чаю дурно вымытые стаканы или долго запрягали лошадей, то Михаил Аверьяныч багровел,
               трясся  всем  телом  и  кричал:  «Замолчать!  не  рассуждать!»  А  сидя  в  тарантасе,  он,  не
               переставая ни на минуту, рассказывал о своих поездках по Кавказу и Царству Польскому.
   177   178   179   180   181   182   183   184   185   186   187