Page 226 - Рассказы. Повести. Пьесы

— Послушайте, отчего вы не бываете у Должиковой? Вы не знаете Марии Викторовны,
это умница, прелесть, простая, добрая душа.
Я рассказал ему, как весною принял меня инженер.
— Пустое! — рассмеялся доктор. — Инженер — сам по себе, а она — сама по себе.
Право, голубчик, не обижайте ее, сходите к ней как-нибудь. Например, давайте сходим к ней
завтра вечером. Хотите?
Он уговорил меня. На другой день вечером, надевши свою новую триковую пару и
волнуясь, я отправился к Должиковой. Лакей уже не показался мне таким надменным и
страшным и мебель такою роскошною, как в то утро, когда я являлся сюда просителем.
Мария Викторовна ожидала меня и встретила как старого знакомого, и пожала руку крепко,
дружески. Она была в сером суконном платье с широкими рукавами и в прическе, которую у
нас в городе год спустя, когда она вошла в моду, называли «собачьими ушами». Волосы с
висков были зачесаны на уши, и от этого лицо у Марии Викторовны стало как будто шире, и
она показалась мне в этот раз очень похожей на своего отца, у которого лицо было широкое,
румяное, и в выражении было что-то ямщицкое. Она была красива и изящна, но не молода,
лет тридцати на вид, хотя на самом деле ей было двадцать пять, не больше.
— Милый доктор, как я ему благодарна! — говорила она, сажая меня. — Если бы не
он, то вы не пришли бы ко мне. Мне скучно до смерти! Отец уехал и оставил меня одну, и я
не знаю, что мне делать в этом городе.
Затем она стала расспрашивать меня, где я теперь работаю, сколько получаю, где живу.
— Вы тратите на себя только то, что зарабатываете? — спросила она.
— Да.
— Счастливый человек! — вздохнула она. — В жизни все зло, мне кажется, от
праздности, от скуки, от душевной пустоты, а все это неизбежно, когда привыкаешь жить на
счет других. Не подумайте, что я рисуюсь, искренно вам говорю: неинтересно и неприятно
быть богатым. Приобретайте друзей богатством неправедным — так сказано, потому что
вообще нет и не может быть богатства праведного.
Она с серьезным, холодным выражением оглядела мебель, точно хотела сосчитать ее, и
продолжала:
— Комфорт и удобства обладают волшебною силой; они мало-помалу затягивают
людей даже с сильною волей. Когда-то отец и я жили небогато и просто, а теперь видите как.
Слыханное ли дело, — сказала она, пожав плечами, — мы проживаем до двадцати тысяч в
год! В провинции!
— На комфорт и удобства приходится смотреть как на неизбежную привилегию
капитала и образования, — сказал я, — и мне кажется, что удобства жизни можно сочетать с
каким угодно, даже с самым тяжелым и грязным трудом. Ваш отец богат, однако же, как он
говорит, ему пришлось побывать и в машинистах и в простых смазчиках.
Она улыбнулась и с сомнением покачала головой.
— Папа иногда ест и тюрю с квасом, — сказала она. — Забава, прихоть!
В это время послышался звонок, и она встала.
— Образованные и богатые должны работать, как все, — продолжала она, — а если
комфорт, то одинаково для всех. Никаких привилегий не должно быть. Ну, бог с нею, с
философией. Расскажите мне что-нибудь веселенькое. Расскажите мне про маляров. Какие
они? Смешные?
Пришел доктор. Я стал рассказывать про маляров, но с непривычки стеснялся и
рассказывал, как этнограф, серьезно и вяло. Доктор тоже рассказал несколько анекдотов из
жизни мастеровых. Он пошатывался, плакал, становился на колени и даже, изображая
пьяного, ложился на пол. Это была настоящая актерская игра, и Мария Викторовна, глядя на
него, хохотала до слез. Потом он играл на рояле и пел своим приятным жиденьким тенором,
а Мария Викторовна стояла возле и выбирала для него, что петь, и поправляла, когда он
ошибался.
— Я слышал, вы тоже поете? — спросил я.