Page 227 - Рассказы. Повести. Пьесы
P. 227

— Тоже! — ужаснулся доктор. — Она — чудная певица, артистка, а вы — тоже! Эка
               хватил!
                     — Я  когда-то  занималась  серьезно, —  ответила  она  на  мой  вопрос, —  но  теперь
               бросила.
                     Сидя  на  низкой  скамеечке,  она  рассказывала  нам  про  свою  жизнь  в  Петербурге  и
               изображала в лицах известных певцов, передразнивая их голоса и манеру петь; рисовала в
               альбоме  доктора,  потом  меня,  рисовала  плохо,  но  оба  мы  вышли  похожи.  Она  смеялась,
               шалила,  мило  гримасничала,  и  это  больше  шло  к  ней,  чем  разговоры  о  богатстве
               неправедном, и мне казалось, что говорила она со мною давеча о богатстве и комфорте не
               серьезно,  а  подражая  кому-то.  Это  была  превосходная  комическая  актриса.  Я  мысленно
               ставил  ее  рядом  с  нашими  барышнями,  и  даже  красивая,  солидная  Анюта  Благово  не
               выдерживала  сравнения  с  нею;  разница  была  громадная,  как  между  хорошей  культурной
               розой и диким шиповником.
                     Мы втроем ужинали. Доктор и Мария Викторовна пили красное вино, шампанское и
               кофе  с  коньяком;  они  чокались  и  пили  за  дружбу,  за  ум,  за  прогресс,  за  свободу,  и  не
               пьянели, а только раскраснелись и часто хохотали без причины, до слез. Чтобы не показаться
               скучным, и я тоже пил красное вино.
                     — Талантливые,  богато  одаренные  натуры, —  сказала  Должикова, —  знают,  как  им
               жить, и идут своею дорогой; средние же люди, как я, например, ничего не знают и ничего
               сами  не  могут;  им  ничего  больше  не  остается,  как  подметить  какое-нибудь  глубокое
               общественное течение и плыть, куда оно понесет.
                     — Разве можно подметить то, чего нет? — спросил доктор.
                     — Нет, потому что мы не видим.
                     — Так ли? Общественные течения — это новая литература выдумала. Их нет у нас.
                     Начался спор.
                     — Никаких глубоких общественных течений у нас нет и не было, — говорил доктор
               громко. —  Мало  ли  чего  не  выдумала  новая  литература!  Она  выдумала  еще  каких-то
               интеллигентных тружеников в деревне, а у нас обыщите все деревни и найдете разве только
               Неуважай-Корыто  в  пиджаке  или  в  черном  сюртуке,  делающего  в  слове  «еще»  четыре
               ошибки. Культурная жизнь у нас еще не начиналась. Та же дикость, то же сплошное хамство,
               то  же  ничтожество,  что  и  пятьсот  лет  назад.  Течения,  веяния,  но  ведь  все  это  мелко,
               мизерабельно,  притянуто  к  пошлым,  грошовым  интересикам  —  и  неужели  в  них  можно
               видеть  что-нибудь  серьезное?  Если  вам  покажется,  что  вы  подметили  глубокое
               общественное  течение  и,  следуя  за  ним,  вы  посвятите  вашу  жизнь  таким  задачам  в
               современном вкусе, как освобождение насекомых от рабства или воздержание от говяжьих
               котлет,  то  —  поздравляю  вас,  сударыня.  Учиться  нам  нужно,  учиться  и  учиться,  а  с
               глубокими общественными течениями погодим:  мы  еще не доросли до  них и, по совести,
               ничего в них не понимаем.
                     — Вы  не  понимаете,  а  я  понимаю, —  сказала  Мария  Викторовна. —  Вы  сегодня  бог
               знает какой скучный!
                     — Наше  дело  —  учиться  и  учиться,  стараться  накоплять  возможно  больше  знаний,
               потому  что  серьезные  общественные  течения  там,  где  знания,  и  счастье  будущего
               человечества только в знании. Пью за науку!
                     — Одно  несомненно:  надо  устраивать  себе  жизнь  как-нибудь  по-иному, —  сказала
               Мария Викторовна, помолчав и подумав, —  а та жизнь, какая была до сих пор, ничего не
               стоит. Не будем говорить о ней.
                     Когда мы вышли от нее, то в соборе било уже два часа.
                     — Понравилась? — спросил доктор. — Не правда ли, славная?
                     В первый день Рождества мы обедали у Марии Викторовны и потом, в продолжение
               всех праздников, ходили к ней почти каждый день. У нее никто не бывал, кроме нас, и она
               была права, когда говорила, что, кроме меня и доктора, у нее в городе нет никого знакомых.
               Время  мы  проводили  большею  частью  в  разговорах;  иногда  доктор  приносил  с  собою
   222   223   224   225   226   227   228   229   230   231   232