Page 107 - Лабиринт

металлическими поручнями, увешанный спасательными кругами. Посадка еще не началась,
пассажиры толпились на берегу нестройной, говорливой гурьбой, и Толик принялся
разглядывать их.
Встав в тесный кружок, хохотали молодые парни и девушки в зеленых брезентовых
куртках — туристы. У некоторых за плечами висели, как ружья, гитары.
Посреди толпы то тут, то там виднелись пучки удочек, и под каждым пучком
пряталась, напоминая гриб, обтрепанная, вылинявшая кепка. Толик пригляделся к рыбакам и
хохотнул: лица у них были замкнутые, окаменевшие словно, сосредоточенные, будто рыбаки
уже сейчас, на берегу, представляли себя у тихого омута, где ни шуметь, ни отвлекаться
нельзя, а нужно смотреть сосредоточенно на красные поплавки да ждать удачи. Толик
подумал, что и порознь рыбаки стоят не зря — у каждого, наверное, свое укромное,
заповедное местечко. «Ох, индивидуалисты!» — вздохнул, улыбаясь, Толик и представил,
как рыбачат они — отец, Темка и он. Рыбачат все вместе, сидя на одном бревнышке, или уж
если не на бревнышке, то неподалеку друг от друга, не таясь и радуясь все вместе каждой
пойманной рыбке.
Началась посадка. Отталкивая туристов и рыбаков, к пароходу, будто на приступ
крепости, кинулись деревенские тетки, вооруженные мешками и корзинами. В корзинах
виднелись углы хлебных кирпичей, сушки и батоны; тетки по-свойски, не обижаясь,
переругивались и шустро взбегали одна за другой по трапу. Толик улыбался, не понимая их
вокзальной торопливости, и вдруг кто-то закрыл ему глаза.
Толик засмеялся: Темка! Конечно, это был Темка! Толик обернулся и рассмеялся опять.
Артем и отец были в полном обмундировании — в старых каких-то пиджаках, в поношенных
кепках, как два гриба, — совсем похожие на заправских рыбаков.
Все трое улыбались друг другу, возбужденно говорили о каких-то мелочах, а сами
были уже там, на белоснежном, как айсберг, пароходе. Последние бабки с мешками и
корзинами взбежали на палубу, за ними солидно двинулись рыбаки с пучками удочек, пора
было подтягиваться к трапу и им, как вдруг зазвенела разбитая бутылка.
Толик уже давно приметил пристанский ларек. Там торговали чем-то пьяным — не то
пивом, не то вином, и возле ларька топтались забулдыги. Они галдели на всю маленькую
пристанскую площадь, толкали друг друга в грудь и, пока еще не началась посадка,
привлекали всеобщее внимание. Тетки с кулями качали головами, озираясь на пьяниц. Толик
же лишь взглянул и отвернулся: очень уж хорошее у него было настроение, чтобы портить
его. Но сейчас загремела разбитая бутылка, раздался пьяный крик. Толик посмотрел на ларек
и увидел, как, пошатываясь, к ним бежит человек.
Рубаха у него была распахнута, в руке он держал острозубо отбитое горлышко зеленой
бутылки, взлохмаченные, грязные его волосы слиплись сосульками, на лице синел
кровоподтек.
Это был Темкин отец, и в первую минуту Толик пожалел только себя. «Все, — подумал
он, — сорвалась рыбалка!»
Пьяный, угрожающе поблескивая отбитым горлышком, придвинулся к ним.
— А-а!.. — сказал он, всматриваясь в отца. — Герой нашего времени!.. Ну, пойдем
выпьем!
Толик посмотрел на отца. Он посерел, губы его сжались, а стиснутые кулаки мелко
вздрагивали. Толик подумал, что отец испугался, но тот сказал твердым голосом:
— Не видишь? Мы идем на пароход…
— А-а!.. — протянул пьяный. — На пароход? Бабу мою к рукам прибрал, а теперь сына
хочешь?
Толик снова посмотрел на отца. Теперь руки у него не вздрагивали. Он шагнул к
Темкиному отцу.
— Но, но! — зарычал тот, выставляя обломанную бутылку. — А этого не желаешь?
Зубья у бутылки оскаленно блестели на солнце, словно волчья пасть.
Все время, пока Толик смотрел на взрослых, Темка стоял молча и встрепенулся, лишь