Page 52 - Лабиринт

— А вот это плохо, — ответил директор, останавливаясь у доски. — Очень плохо. Вы
должны быть как в поговорке: один за всех, и все за одного. И дружить, и отвечать. Всем за
одного заступаться. Всем за одного отвечать. И одному за всех.
Толик посмотрел на директора с интересом — ему понравилось, как сказал Махал
Махалыч.
Это правда. То, что все должны отвечать за одного, давно известно, а вот что один за
всех — это верно. И страшно важно.
— Мы уже устали! — резко сказал директору Коля Суворов. — И потом — когда учить
уроки?
Махал Махалыч внимательно посмотрел на Колю.
— Ребята, — сказал он негромко, — классный руководитель — Изольда Павловна, а не
я. И решать будет она. Но я вам дам один совет. Обещайте Изольде Павловне, что вы
разберетесь сами. И действительно — разберитесь сами. Без кулаков, по-человечески. И я
еще одно скажу, хотя эти слова, наверное, вам повторяют каждый день: вы же пионеры.
Больше! Вы — люди!
Он помолчал. Класс притих, внимательно глядя на Топтыгина в квадрате. Никогда
Изольда Павловна с ними так не говорила.
— Все бывает с людьми, — сказал директор, — но из любого, самого нехорошего
положения человек должен выйти с честью. Потому он и человек.
Директор постоял немного и вышел. Но никто не оживился, не зашумел. Ребята сидели
подавленные и тихие. Открылась дверь, и вошла Женька. Она была строгая, щурилась, как
всегда, а сама забыла вытереть губы, и они маслились то ли от бутерброда, то ли от жирных
пончиков с повидлом, и Толик увидел, как весь класс внимательно ее оглядел с головы до
ног.
Теперь уже не на Толика пристально поглядывали ребята, а на Женьку, и он
почувствовал, как растет в тишине — медленно, но уверенно — глухое недовольство.
Боязнь Женьки, учительницыной дочки, на глазах исчезала, растворялась.
Долго и упорно внушала Изольда Павловна классу, что ее Женька такая же ученица,
как другие, равная остальным, — ей даже приходится хуже, потому что ее строже
спрашивают. И вдруг — будто фотография проявилась. То, что было невидимо, увидел сразу
весь класс. Женька сидела с масляными губами, а остальные голодные — вот и все.
Скорчила рожицу Машка Иванова, и эта рожица явно относилась к Женьке. Кто-то на
задней парте в знак протеста забренчал копейками.
Коля Суворов вдруг зашушукался, и ребята быстро стали передавать друг другу
монетки. Пятаки, копейки, десятинки. И все сразу увидели остров — парту, где сидели
Женька и Цыпа. Им ничего не говорили. У них денег не брали. Коля Суворов подошел к
двери, высунулся в коридор и исчез. А вернулся с оттопыренным пиджаком.
Класс сразу оживился, под партами передавали желтые, поджаристые пирожки. У Толи
заурчало в животе, но он не подал и виду. Разве до этого было! Толику неожиданно стало
весело. Еще бы! Значит, не так уж все плохо, раз ребята начинают помаленьку бастовать,
значит, не все они под стать перевоспитанному Цыпе.
Кто-то стукнул Толика в плечо.
Он обернулся. Это был Коля Суворов. Он подмигивал Толику и протягивал ему
пирожок.
— Не! — растерявшись, громко сказал Толик.
— Да на! Бери! — шептал ему Коля и приветливо улыбался.
Ничто не ранило бы Толика так, как это. Войди сейчас в класс отец и обними его — он
сдержался бы. Приди Изольда Павловна и извинись за подозрение — он бы только чуть
отошел сердцем. Прибеги сейчас бабка и бухнись ему в ноги — он лишь усмехнулся бы. А
тут…
Толик взял пирожок и, не выдержав, громко заплакал.
Худенькие его плечи вздрагивали, слезы катились градом, Толик стыдился их,