Page 56 - Лабиринт

«Русалка» торжественно взглянула на класс. Что-то вроде улыбки расползлось по ее
лицу.
— И вы знаете, — сказала она, по-прежнему обращаясь к маме. — Я верю этим
ребятам. Больше того — я очень подозреваю, что с доски стер ученик, которого должны
были спросить.
Сердце у Толика опять зашлось.
— Он не выучил урока, — торжественно говорила Изольда Павловна, — в этом он
признался даже практикантке — и решил сорвать занятие.
Мама стояла у доски, опустив голову, будто это она сорвала урок, будто это она не
выучила задание и призналась в этом практикантке.
— Вы знаете, кто этот ученик? — вкрадчиво спросила Изольда Павловна.
Мама судорожно глотала воздух.
— Простите его, — прошептала она. — Это я виновата! Я! — В маминых глазах стояли
слезы. — Сейчас приходили из милиции. Он ящик поджег. Но он не виноват! Это я, я!..
Все в Толике дрожало. Его колотил дикий озноб. Руки были словно ледышки,
нестерпимо мерзли ноги, а голову будто сдавило железным обручем.
В классе стало совсем тихо.
И вдруг все зашевелились. Ребята застучали крышками парт, родители заговорили,
закашляли, зашумели.
— Так зачем же? — воскликнула возмущенно мама Коли Суворова. — Так зачем же вы
держали весь класс, если знали, кто виноват? Тридцать детей сидят голодными!
— А затем, — вскинулась на нее Изольда Павловна, и в классе опять стало тихо, —
чтобы преподать и детям, и непонимающим родителям, — она посмотрела на маму
Толика, — урок честности!
— Не знаю! — сказала Колина мама, застегивая пальто и подвигаясь к выходу. — Не
знаю! Может, у вас какие-то свои педагогические приемы, но это возмутительно —
устраивать такой спектакль! Тем более что у Толика действительно какая-то беда! — И
указала на маму, горестно сидевшую рядом с Машкой. — Или вы не видите?
Изольда Павловна медленно покрывалась пунцовыми пятнами, но молчала.
— Пойдем, Коля! — сказала его мама и открыла дверь, едва не столкнувшись с
директором.
Он шагнул в класс, и Толик заметил, как сразу запотела его блестящая лысина.
— Изольда Павловна, — спросил он удивленно, — вы еще не кончили?
Но этого вопроса почти никто не услышал. Родители поднимались со скамьи, громко
разговаривая, словно они сбросили с себя тяжелый камень, который тащили все вместе, как
древние рабы, строители пирамиды Хеопса.
Полковник, опустив щеки, тряс головой, соглашаясь с тем, что говорила ему,
размахивая руками, седая бабушка, никто уже не обращал внимания на Изольду Павловну.
И вдруг, перекрывая шум, крикнул Коля Суворов:
— Мама, подожди! Подождите все!
Женщина у дверей остановилась, замер полковник, уселась обратно на скамью седая
бабушка.
— Подождите! — снова крикнул Коля и повернулся к Махал Махалычу. — Я знаю, —
сказал он. — Я знаю, кто стер с доски!
Все замерли, ожидая развязки.
— Но я не скажу, — говорил Коля. Глаза его блестели, хохолок топорщился, как у
петушка, лицо покрылось румянцем. — Ведь вы говорили, чтобы все отвечали за одного! Но
если один не хочет отвечать за всех — ведь он предатель! Если из-за него обвиняют другого,
а он молчит!
Толик видел, с каким недоумением смотрела на Колю его мама. Она не просто
удивлялась — она чуточку улыбалась краешками губ, будто одобряла Колю, будто
радовалась, что говорит он громко, не стыдясь, совсем как взрослый, и одобряла его за