Page 72 - Детство. Отрочество. После бала

Сазин умер, ваша маменька позвала меня к себе. Она сказала: «Карл Иваныч! отдаю вам
своих детей, любите их, и я никогда не оставлю вас, я успокою вашу старость». Теперь ее не
стало, и все забыто. За свою двадцатилетнюю службу я должен теперь, на старости лет, идти
на улицу искать свой черствый кусок хлеба… Бог сей видит и сей знает, и на сей его святое
воля, тольк вас жалько мне, детьи !» – заключил Карл Иваныч, притягивая меня к себе за
руку и целуя в голову.

Глава XI
Единица

По окончании годичного траура бабушка оправилась несколько от печали, поразившей
ее, и стала изредка принимать гостей, в особенности детей – наших сверстников и сверстниц.
В день рождения Любочки, 13 декабря, еще перед обедом приехали к нам княгиня
Корнакова с дочерьми, Валахина с Сонечкой, Иленька Грап и два меньших брата Ивиных.
Уже звуки говора, смеху и беготни долетали к нам снизу, где собралось все это
общество, но мы не могли присоединиться к нему прежде окончания утренних классов. На
таблице, висевшей в классной, значилось: Lundi, de 2 à 3, Maître d’Histoire et de
Gе́ographie 65 и вот этого-то Maitre d’Histoire мы должны были дождаться, выслушать
и проводить, прежде чем быть свободными. Было уже двадцать минут третьего, а учителя
истории не было еще ни слышно, ни видно даже на улице, по которой он должен был прийти
и на которую я смотрел с сильным желанием никогда не видать его.
– Кажется, Лебедев нынче не придет, – сказал Володя, отрываясь на минутку от книги
Смарагдова, по которой он готовил урок.
– Дай бог, дай бог… а то я ровно ничего не знаю… однако, кажется, вон он идет, –
прибавил я печальным голосом.
Володя встал и подошел к окну.
– Нет, это не он, это какой-то барин, – сказал он. – Подождем еще до половины
третьего, – прибавил он, потягиваясь и в то же время почесывая маковку, как он это
обыкновенно делал, на минуту отдыхая от занятий. – Ежели не придет и в половине третьего,
тогда можно будет сказать St.-Jérôme’y, чтобы убрать тетради.
– И охота ему хо-о-о-о-дить, – сказал я, тоже потягиваясь и потрясая над головой книгу
Кайданова, которую держал в обеих руках.
От нечего делать я раскрыл книгу на том месте, где был задан урок, и стал прочитывать
его. Урок был большой и трудный, я ничего не знал и видел, что уже никак не успею хоть
что-нибудь запомнить из него, тем более что находился в том раздраженном состоянии, в
котором мысли отказываются остановиться на каком бы то ни было предмете.
За прошедший урок истории, которая всегда казалась мне самым скучным, тяжелым
предметом, Лебедев жаловался на меня St.-Jérôme’y и в тетради баллов поставил
мне два, что считалось очень дурным. St.-Jérôme тогда еще сказал мне, что ежели
в следующий урок я получу меньше трех, то буду строго наказан. Теперь-то предстоял этот
следующий урок, и, признаюсь, я сильно трусил.
Я так увлекся перечитыванием незнакомого мне урока, что послышавшийся в передней
стук снимания калош внезапно поразил меня. Едва успел я оглянуться, как в дверях
показалось рябое, отвратительное для меня лицо и слишком знакомая неуклюжая фигура
учителя в синем застегнутом фраке с учеными пуговицами.
Учитель медленно положил шапку на окно, тетради на стол, раздвинул обеими руками
фалды своего фрака (как будто это было очень нужно) и, отдуваясь, сел на свое место.
– Ну-с, господа, – сказал он, потирая одну о другую свои потные руки, – пройдемте-с
сперва то, что было сказано в прошедший класс, а потом я постараюсь познакомить вас с

65 Понедельник, от 2 до 3, учитель истории и географии (фр. ).