Page 75 - Детство. Отрочество. После бала

бумаги, что я не успел прислушаться к голосу совести и принялся рассматривать то, что
находилось в портфеле.
. . . . . . .
Детское чувство безусловного уважения ко всем старшим, и в особенности к папа,
было так сильно во мне, что ум мой бессознательно отказывался выводить какие бы то ни
было заключения из того, что я видел. Я чувствовал, что папа должен жить в сфере
совершенно особенной, прекрасной, недоступной и непостижимой для меня, и что стараться
проникать тайны его жизни было бы с моей стороны чем-то вроде святотатства.
Поэтому открытия, почти нечаянно сделанные мною в портфеле папа, не оставили во
мне никакого ясного понятия, исключая темного сознания, что я поступил нехорошо. Мне
было стыдно и неловко.
Под влиянием этого чувства я как можно скорее хотел закрыть портфель, но мне,
видно, суждено было испытать всевозможные несчастия в этот достопамятный день: вложив
ключик в замочную скважину, я повернул его не в ту сторону; воображая, что замок заперт, я
вынул ключ, и – о ужас! – у меня в руках была только головка ключика. Тщетно я старался
соединить ее с оставшейся в замке половиной и посредством какого-то волшебства
высвободить ее оттуда; надо было, наконец, привыкнуть к ужасной мысли, что я совершил
новое преступление, которое нынче же по возвращении папа в кабинет должно будет
открыться.
Жалоба Мими, единица и ключик! Хуже ничего не могло со мной случиться. Бабушка –
за жалобу Мими, St.-Jérôme – за единицу, папа – за ключик… и все это
обрушится на меня не позже как нынче вечером.
– Что со мной будет?! А-а-ах! что я наделал?! – говорил я вслух, прохаживаясь по
мягкому ковру кабинета. – Э! – сказал я сам себе, доставая конфеты и сигары, – чему быть,
тому не миновать… – И побежал в дом.
Это фаталистическое изречение, в детстве подслушанное мною у Николая, во все
трудные минуты моей жизни производило на меня благотворное, временно успокаивающее
влияние. Входя в залу, я находился в несколько раздраженном и неестественном, но
чрезвычайно веселом состоянии духа.

Глава XIII
Изменница

После обеда начались petits jeux 67 , и я принимал в них живейшее участие. Играя в
«кошку-мышку», как-то неловко разбежавшись на гувернантку Корнаковых, которая играла
с нами, я нечаянно наступил ей на платье и оборвал его. Заметив, что всем девочкам, и в
особенности Сонечке, доставляло большое удовольствие видеть, как гувернантка с
расстроенным лицом пошла в девичью зашивать свое платье, я решил доставить им это
удовольствие еще раз. Вследствие такого любезного намерения, как только гувернантка
вернулась в комнату, я принялся галопировать вокруг нее и продолжал эти эволюции до тех
пор, пока не нашел удобной минуты снова зацепить каблуком за ее юбку и оборвать.
Сонечка и княжны едва могли удержаться от смеха, что весьма приятно польстило моему
самолюбию; но St.-Jérôme, заметив, должно быть, мои проделки, подошел ко мне
и, нахмурив брови (чего я терпеть не мог), сказал, что я, кажется, не к добру развеселился и
что ежели я не буду скромнее, то, несмотря на праздник, он заставит меня раскаяться.
Но я находился в раздраженном состоянии человека, проигравшего более того, что у
него есть в кармане, который боится счесть свою запись и продолжает ставить отчаянные
карты уже без надежды отыграться, а только для того, чтобы не давать самому себе времени
опомниться. Я дерзко улыбнулся и ушел от него.

67 игры (фр. ).