Page 67 - Бегущая по волнам

гнусное дело, что говорить! Но нельзя было помешать ему. Если я в чем виноват, то в том,
(почему) ему нельзя было помешать. Вы понимаете? Ну, все равно. Но я был на вашей
стороне; это так. Впрочем, от вас зависит – знаться со мной или смотреть как на врага.
Не знаю, был я рад встретить его или нет. Гневное сомнение боролось во мне с
бессознательным доверием к его словам. Я сказал: «Его рано судить». Слова Бутлера звучали
правильно; в них был и горький упрек себе и искренняя радость видеть меня живым. Кроме
того, Бутлер был совершенно трезв. Пока я молчал, за фасадом, в глубине огромного двора,
послышались шум, крики, настойчивые приказания. Там что-то происходило. Не обратив на
это особого внимания, я стал подыматься по лестнице, сказав Бутлеру:
– Я склонен вам верить; но не будем теперь говорить об этом. Мне нужен Гез. Будьте
добры указать, где его комната, и уйдите, потому что мне предстоит очень серьезный
разговор.
– Хорошо, – сказал он. – Вот идет женщина. Узнаем, проснулся ли капитан. Мне надо
ему сказать всего два слова; потом я уйду.
В это время мы поднялись на второй этаж и шли по тесному коридору с выходом на
стеклянную галерею слева. Направо я увидел ряд дверей, – четыре или пять, – разделенные
неправильными промежутками. Я остановил женщину. Толстая крикливая особа лет сорока с
повязанной платком головой и щеткой в руках, узнав, что мы справляемся, дома ли Гез,
бешено показала на противоположную дверь в дальнем конце.
– Дома ли он – не хочу и не хочу знать! – объявила она, быстро заталкивая пальцами
под платок выбившиеся грязные волосы и приходя в возбуждение. – Ступайте сами и
узнавайте, но я к этому подлецу больше ни шагу. Как он на меня гаркнул вчера! Свинья и
подлец ваш Гез! Я думала он меня стукнет. «Ступай вон!» Это – мне! Дома, – закончила она,
свирепо вздохнув, – уже стрелял. Я на звонки не иду; черт с ним; так он теперь стреляет в
потолок. Это он требует, чтобы пришли. Недавно опять пальнул. Идите, и если спросит, не
видели ли вы меня, можете сказать, что я ему не слуга. Там женщина, – прибавила толстуха.
– Развратник!
Она скрылась, махая щеткой. Я посмотрел на Бутлера. Он стоял, задумчиво
разглядывая дверь. За ней было тихо.
Я начал стучать, вначале постучав негромко, потом с силой. Дверь шевельнулась,
следовательно, была не на ключе, но нам никто не ответил.
– Стучите громче, – сказал Бутлер, – он, верно, снова заснул.
Вспомнив слова прислуги о женщине, я пожал плечами и постучал опять. Дверь
открылась шире; теперь между ней и притолокой можно было просунуть руку. Я вдруг
почувствовал, что там никого нет, и сообщил это Бутлеру.
– Там никого нет, – подтвердил он. – Странно, но правда. Ну что же, давайте откроем.
Тогда я, решившись, толкнул дверь, которая, отойдя, ударилась в большой шкап, и
вошел, крайне пораженный тем, что Гез лежит на полу.

Глава XXVI

– Да, – сказал Бутлер после молчания, установившего смерть, – можно было стучать
громко или тихо – все равно. Пуля в лоб, точно так, как вы хотели.
– Я подошел к трупу, обойдя его издали, чтобы не ступить в кровь, подтекавшую к
порогу из простреленной головы Геза.
Он лежал на спине, у стола, посредине комнаты, наискось к входу. На нем был белый
костюм. Согнутая правая нога отвалилась коленом к двери; расставленные и тоже согнутые
руки имели вид усилия приподняться. Один глаз был наполовину открыт, другой, казалось,
высматривает из-под неподвижных ресниц. Растекавшаяся по лицу и полу кровь не
двигалась, отражая, как лужа, соседний стул; рана над переносицей слегка припухла. Гез
умер не позже получаса, может быть – часа назад. Большая комната имела неубранный вид.
На полу блестели револьверные гильзы. Диван с валяющимися на нем газетами, пустые