Page 65 - Белый пароход

При том разговоре присутствовала в юрте женщина, разливавшая чай купцам. То была
Найман-Ана. Под этим именем осталась она в сарозекской легенде.
Найман-Ана виду не подала при заезжих гостях. Никто не заметил, как странно поразила ее
вдруг эта весть, как изменилась она в лице. Ей хотелось поподробней порасспросить купцов о
том молодом манкурте, но именно этого она испугалась — узнать больше, чем было сказано. И
сумела промолчать, задавила в себе возникшую тревогу, как вскрикнувшую раненую птицу… Тем
временем разговор в кругу зашел о чем-то другом, никому уже дела не было до несчастного
манкурта, мало ли какие случаи бывают в жизни, а Найман-Ана все пыталась сладить со страхом,
охватившим ее, унять дрожь в руках, словно бы она действительно придушила ту вскрикнувшую
птицу в себе, и только пониже опустила на лицо черным траурный платок, давно уже ставший
привычным на ее поседевшей голове.
Караван торговцев вскоре ушел своей дорогой. И в ту бессонную ночь Найман-Ана поняла,
что не будет ей покоя, пока не разыщет в сарозеках того пастуха-манкурта и не убедится, что то
не ее сын. Тягостная, страшная мысль эта вновь оживила в материнском сердце давно уже
затаившееся в смутном предчувствии сомнение, что сын лег на поле брани… И лучше, конечно,
было дважды похоронить его, чем так терзаться, испытывая неотступный страх, неотступную
боль, неотступное сомнение.
Ее сын был убит в одном из сражений с жуаньжуанами в сарозекской стороне. Муж погиб
годом раньше. Известный, прославленный был человек среди найманов. Потом сын отправился с
первым походом, чтобы отомстить за отца. Убитых не полагалось оставлять на поле боя.
Сородичи обязаны были привезти его тело. Но сделать это оказалось невозможно. Многие в той
большой схватке видели, когда сошлись с врагом вплотную, как он упал, сын ее, на гриву коня и
конь, горячий и напуганный шумом битвы, понес его прочь. И тогда он свалился с седла, но нога
застряла в стремени, и он повис замертво сбоку коня, а конь, обезумевшим от этого еще больше,
поволок на всем скаку его бездыханное тело в степь. Как назло, лошадь пустилась бежать во
вражескую сторону. Несмотря на жаркий, кровопролитным бой, где каждый должен был быть в
сражении, двое соплеменников кинулись вдогонку, чтобы вовремя перехватить понесшего коня и
подобрать тело погибшего. Однако из отряда жуаньжуанов, находившегося в засаде в овраге,
несколько верховых косоплетов с криками кинулись наперерез. Один из найманов был убит с
ходу стрелой, а другой, тяжело раненный, повернул назад и, едва успел прискакать в снои ряды,
здесь рухнул наземь. Случай этот помог найманам вовремя обнаружить в засаде отряд
жуаньжуанов, который готовился нанести удар с фланга в самый решающий момент. Найманы
спешно отступили, чтобы перегруппироваться и снова ринуться в бой. И, конечно, никому уже ме
было дела до того, что сталось с их молодым ратиком, с сыном Найман-Аны… Раненый найман,
тот, что успел прискакать к своим, рассказы-вал потом, что, когда они ринулись за ним вослед,
конь, поволочивший ее сына, быстро скрылся из виду и неизвестном направлении…
Несколько дней подряд выезжали найманы на поиски тела. Но ни самого погибшего, ни его
лошади, ни его оружия, никаких иных следов обнаружить не смогли. В том, что он погиб, ни у
кого не оставалось сомнений. Даже будучи раненным, за эти дни он умер бы в степи от жажды
или истек бы кровью. Погоревали, попричитали, что их молодой сородич остался непогребенным
в безлюдных сарозеках. То был позор для всех. Женщины, голосившие в юрте Найман-Аны,
упрекали своих мужей и братьев, причитая:
— Расклевали его стервятники, растащили его шакалы. Как же смеете вы после этого ходить в
мужских шапках на головах!..
И потянулись для Найман-Аны пустые дни на опустевшей земле. Она понимала, на войне
люди гибнут, но мысли о том, что сын остался брошенным на поле брани, что тело его не
предано земле, не давали ей мира и покоя. Терзалась мать горькими, неиссякающими думами. И