Page 70 - Белый пароход

И тогда сказала она, глядя на сына-манкурта, свое знаменитое прискорбное слово о солнце, о
боге, о себе, которое пересказывают знающие люди и поныне, когда речь заходит о сарозекской
истории…
И тогда начала свой плач, который и поныне вспоминают знающие люди:
— Мен ботасы олген боз мая, тулыбын келип искег [11] .
И тогда вырвались из души ее причитания, долгие безутешные вопли среди безмолвных
бескрайних сарозеков…
Но ничто не трогало сына ее, манкурта.
И тогда решила Найман-Ана не расспросами, а внушением попытаться дать ему узнать, кто он
есть.
— Твое имя Жоламан. Ты слышишь? Ты — Жоламан. А отца твоего звали Доненбай. Разве ты
не помнишь отца? Ведь он тебя с детства учил стрелять из лука. А я твоя мать. А ты мой сын. Ты
из племени найманов, понял? Ты найман…
Все, что она говорила ему, он выслушал с полным отсутствием интереса к ее словам, как
будто бы речь шла ни о чем. Так же он слушал, наверно, стрекот кузнечика в траве.
И тогда Найман-Ана спросила сына-манкурта:
— А что было до того, как ты пришел сюда?
— Ничего не было, — сказал он.
— Ночь была или день?
— Ничего не было, — сказал он.
— С кем ты хотел бы разговаривать?
— С луной. Но мы не слышим друг друга. Там кто-то сидит.
— А что ты еще хотел бы?
— Косу на голове, как у хозяина.
— Дай я посмотрю, что они сделали с твоей головой, — потянулась Найман-Ана.
Манкурт резко отпрянул, отодвинулся, схватился рукой за шапку и больше не смотрел на
мать. Она поняла, что поминать о его голове никогда не следует.
В это время вдали завиднелся человек, едущий на верблюде. Он направлялся к ним.
— Кто это? — спросила Найман-Ана.
— Он везет мне еду, — ответил сын.
Найман-Ана забеспокоилась. Надо было поскорее скрыться, пока объявившийся некстати
жуаньжуан не увидел ее. Она осадила свою верблюдицу на землю и взобралась в седло.
— Ты ничего не говори. Я скоро приеду, — сказала Найман-Ана.
Сын не ответил. Ему было все равно.
Найман-Ана поняла, что совершила ошибку, удаляясь верхом через пасущееся стадо. Но было
уже поздно. Жуаньжуан, едущий к стаду, конечно, мог заметить ее, восседающую на белой
верблюдице. Надо было уходить пешком, прячась между пасущимися животными.
Удалившись изрядно от выпаса, Найман-Ана заехала в глубокий овраг, поросший по краям
полынью. Здесь она спешилась, уложив Акмаю на дно оврага. И отсюда стала наблюдать. Да, так
оно и оказалось. Углядел-таки. Через некоторое время, погоняя верблюда рысью, показался тот
жуаньжуан. Он был вооружен пикой и стрелами. Жуаньжуан был явно озадачен, недоумевал,
оглядываясь по сторонам, — куда же девался верховой на белом верблюде, замеченный им
издали? Он не знал толком, в каком направлении двинуться. Проскочил в одну сторону, потом в
другую. И в последний раз проехал совсем близко от оврага. Хорошо, что Найман-Ана догадалась
затянуть платком пасть Акмаи. Не ровен час верблюдица подаст голос. Скрываясь за полынью на
краю обрыва, Найман-Ана разглядела жуаньжуана довольно ясно. Он сидел на мохнатом
верблюде, озираясь по сторонам, лицо было одутловатое, напряженное, на голове черная шляпа,