Page 74 - Белый пароход

Но как бы то ни было, поистине отрадная пора стояла в том году в конце лета и начале осени.
Дожди в сарозеках — редкое явление. Каждый дождь можно запомнить надолго. Но тот дождь
запомнил Буранный Едигей на всю жизнь. Сначала заволокло тучами, даже непривычно было,
когда скрылась вечно пустынная глубина горячего, исстоявшегося сарозекского неба. И стало
парить, духота напряглась невозможная. Едигей в тот день был сцепщиком. На тупиковой линии
разъезда оставались после разгрузки от гравия новой партии сосновых шпал три платформы.
Еще накануне разгрузили. Как всегда, делать требуют в срочном порядке, а потом оказывается,
что не так уж и срочно надобно. Полсуток после разгрузки платформы стояли в тупике. А на
разгрузку все налегли — Казангап, Абуталип, Зарипа, Укубала, Букей, все, кто не на линии,
брошены были на это срочное дело. Ведь тогда все вручную приходилось делать. Ох и жара
стояла! Надо же, угораздило прибыть этим плат-формам в такую жару. Но раз надо, то надо.
Работали. Укубалу замутило, стало рвать. Не выносила она духа горячих просмоленных шпал.
Пришлось отправить ее домой. А потом женщин всех отпустили — дома детишки от жары
изнывали. Остались мужики, в жилу вытянулись, но доделали все.
А на другой день, как раз как быть дождю, порожняк с попутным товарняком на Кумбель
возвращался. Пока маневрировали да сцепляли вагоны, задыхался Едигей от духоты, как в бане
солдатской. Лучше уж солнце жарило бы. А машинист какой-то попался — все тянет да тянет, в
час по чайной ложке. А тут ходи в три погибели под вагонами. И обложил Едигей того машиниста
матом как следует. А тот тем же ответил. Ему тоже несладко у топки паровозной. От жары
одурели. Ушел, слава богу, товарняк. Утащил порожние платформы. И тут ливень хлынул разом.
Прорвало. Земля вздрогнула, поднялась мигом в пузырях и лужах. И пошел, и пошел дождь,
яростный, бешеный, накопивший запасы прохлады и влаги, если то верно, на снежных хребтах
самих Гималаев… Ух какие Гималаи! Какая мощь! Едигей побежал домой. Зачем, сам не знает.
Просто так. Ведь человек, когда попадает под дождь, всегда бежит домой или еще под какую
крышу. Привычка. А не то зачем было скрываться от такого дождя? Он понял это и остановился,
когда увидел, как вся семья Куттыбаевых — Абуталип, Зарипа и двое сынишек, Даул и Эрмек, —
схватившись за руки, плясала и прыгала под дождем возле своего барака. И это потрясло Едигея.
Не оттого, что они резвились и радовались дождю. А оттого, что еще перед началом дождя
Абуталип и Зарипа поспешили, широко перешагивая через пути, с работы. Теперь он понял. Они
хотели быть все вместе под дождем, с детьми, всей семьей. Едигею такое не пришло бы в голову.
А они, купаясь в потоках ливня, плясали, шумели, как гуси залетные на Аральском море! То был
праздник для них, отдушина с неба. Так истосковались, истомились в сарозоках по дождю. И
отрадно стало Едигею, и грустно, и смешно, и жалко было изгоев, цепляющихся за какую-то
светлую минуту на разьевде Боранлы-Буранный.
— Едигей! Давай с нами! — закричал сквозь потоки дождя Абуталип и замахал руками, как
пловец.
— Дядя Едигей! — в свою очередь, обрадонанно кинулись к нему мальчики.
Младшенький, ему всего-то шел третий год, Эрмек, любимец Едигея, бежал к нему, раскинув
объятия, с широко открытым ртом, захлебываясь в дожде. Его глаза были полны неописуемой
радости, геройства и озорства. Едигей подхватил его, закружил на руках. И не знал, как
поступить дальше. Он вовсе не собирался включаться в эту семейную игру. Но тут из-за угла
выбежали с громким визгом дочери Едигея — Сауле и Шарапат. Они прибежали на шум
Куттыбаевых. Они тоже были счастливы. «Папа, давай бегать!» — потребовали они. И это
решило колебания Едигея. Теперь они все вместе, объединившись, буйствовали под
нестихающим ливнем.
Едигей не спускал с рук маленького Эрмека, опасаясь, что тот в суматохе упадет в лужу и
захлебнется. Абуталип посадил к себе на спину его младшенькую — Шарапат. И так они бегали,