Page 75 - Белый пароход

устроив для детей потеху. Эрмек подпрыгивал на руках Едигея, кричал вовсю и, когда
захлебывался, быстро и крепко прижимался мокрой мордашкой к шее Едигея. Это было так
трогательно, Едигей несколько раз ловил на себе благодарные, сияющие взгляды Абуталипа и
Зарипы, довольных тем, что их мальчику так славно с дядей Едигеем. Но Едигею и его девчушкам
тоже было очень весело в этой дождевой кутерьме, затеянной семьей Куттыбаевых. И невольно
обратил внимание Едигей, какой красивой была Зарипа. Дождь разметал ее черные волосы по
лицу, шее, плечам, и, обтекая ее от макушки до пят, ниспадающая вода щедро струилась по
упругому, молодому телу женщины, выделяя ее шею, руки, бедра, икры босых ног. А глаза сияли
радостью, задором. И белые зубы счастливо сверкали.
Для сарозеков дождь — не в коня корм. Снега постепенно пропитываются в почву. А дождь,
какой бы он ни был, как ртуть на ладони, сбегает с поверхности в овраги да в балки. Взбурлит,
прошумит — и нет его.
Уже через несколько минут при том большом ливне взыграли ручьи и потоки, сильные,
быстрые, вспененные. И тогда боранлинцы стали бегать и прыгать по ручьям, пускать тазы и
корыта по воде. Старшие ребятишки, Даул и Сауле, даже катались по ручьям в тазах. Пришлось
и младших тоже усаживать в корыта, и они тоже поплыли…
А дождь все шел. Увлеченные плаванием в тазах, они оказались у самых путей, под насыпью,
в начале разъезда. В это время проходил через Боранлы-Буранный пассажирский состав. Люди,
высунувшись чуть ли не по пояс в настежь открытые окна и двери поезда, глазели на них, на
несчастных чудаков пустыни. Они что-то кричали им вроде: «Эй, не утоните!» — свистели,
смеялись. Уж очень странный, наверно, был вид у них. И поезд проследовал, омываемый ливнем,
унося тех, кто через день или два, может, станет рассказывать об увиденном, чтобы потешить
людей.
Едигей ничего этого не подумал бы, если бы ему не показалось, что Зарипа плачет. Когда по
лицу стекают струи воды как из ведра, трудно сказать, плачет человек или нет. И все-таки
Зарипа плакала. Она притворялась, что смеется, что ей безумно весело, а сама плакала,
сдерживая всхлипы, перебивая плач смехом и возгласами. Абуталип беспокойно схватил ее за
руку:
— Что с тобой? Тебе плохо? Пошли домой.
— Да нет, я просто икаю, — ответила Зарипа.
И они снова начали забавлять детей, торопясь насытиться дарами случайного дождя. Едигею
стало не по себе. Представил, как тяжко, должно быть, сознавать им, что есть другая,
отторгнутая от них жизнь, где дождь не событие, где люди купаются и плавают в чистой,
прозрачной воде, где другие условия, другие развлечения, другие заботы о детях… И чтобы не
смутить Абуталипа и Зарипу, которые, конечно, только ради детей изображали это веселье,
Едигей продолжал поддерживать их забавы…
Навозились, наигрались вдосталь и дети и взрослые, а дождь еще лил. И тогда они побежали
по домам. И, глядя сочувственно им вслед, любовался Едигей, как бежали Куттыбаевы
рядышком, отец, мать, дети. Все мокрые. Хоть один день счастья в сарозеках.
Держа младшую на руках, старшую дочь за руку, Едигей появился на пороге. Укубала
испуганно всплеснула при виде их руками:
— Ой, да что с вами? На кого же вы похожи?
— Не пугайся, мать, — успокоил жену Едигей и рассмеялся. — Когда атан пьянеет, он играет
со своими тайлаками [13] .
— То-то, я гляжу, уподобился, — усмехнулась укоризненно Укубала. — Ну раздевайся, не
стойте, как мокрые курицы.