Page 78 - Белый пароход

На чрезвычайном заседании стороны дебатировали все «за» и «против» столь необычной и
неожиданной проблемы. На столе перед каждым членом комиссий, помимо прочих подсобных
материалов, лежало досье с полным текстом посланий паритет-космонавтов 1-2 и 2-1. Изучалась
каждая мысль, каждое слово документов. Любая деталь, приводимая как факт устройства
разумной жизни на планете Лесная Грудь, рассматривалась прежде всего с точки зрения
возможных последствий, совместимости или несовместимости с земным опытом цивилизации и с
интересами ведущих стран планеты… С такого рода проблемами еще никому из людей не
приходилось сталкиваться. И вопрос требовалось решать экстренно…
На Тихом океане по-прежнему штормило вполсилы…
После того как семья Куттыбаевых пережила самую страшную пору сарозскского летнего
пекла и не схватилась в отчаянии за пожитки, не двинулась из Боранлы-Буранного куда угодно,
только бы прочь, боранлинцы поняли, что эта семья останется здесь. Заметно приободрился,
вернее, втянулся в боранлинскую лямку Абуталип Куттыбаев. Ну, конечно, обвык, освоился с
условиями жизни на разъезде. Как любой и каждый, вправе был и он сказать, что Боранлы —
самое гиблое место на свете, если даже воду приходилось привозить в цистерне по железной
дороге и для питья и для всех прочих нужд, а кому хочется испить свежей, настоящей водицы,
тот должен оседлать верблюда и отправиться с бурдюками к колодцу за тридевять земель, на
что, кроме Едигея и Казангапа, никто и не отваживался.
Да, так было еще в пятьдесят втором году и вплоть до шестидесятых, пока не установили на
разъезде глубинную электроветровую водокачку. Но тогда об этом еще и не мечтали. И, несмотря
на все это, Абуталип никогда не клял, не поносил ни разъезд Боранлы-Буранный, ни
сарозекскую местность эту. Воспринимал худое как худое, хорошее как хорошее. В конце концов
земля эта ни в чем и ни перед кем не была виновата. Человек сам должен был решать, жить ему
здесь или не жить…
И на этой земле люди старались устроиться как можно удобней. Когда Куттыбаевы пришли к
окончательному убеждению, что место их здесь, на Боранлы-Буранном, и что дальше им некуда
податься, а необходимо устраиваться поосновательней, то времени не стало хватать на
домашние дела. Само собой, каждый день или каждую смену полагалось отработать, но и в
свободное время забот оказалось невпроворот. Закрутился, запарился Абуталип, когда принялся
готовить жилье к зиме — печку перекладывал, дверь утеплял, рамы подгонял и прилаживал.
Сноровки к таким делам особой у него не было, но Едигей и инструментом и материалом помогал,
не оставлял его одного. А когда стали рыть погреб возле сарайчика, то и Казангап не остался в
стороне. Втроем устроили небольшой погреб, сделали перекрытие из старых шпал, соломой,
глиной сверху привалили, крышку сколотили наипрочнейшую, чтобы чья-либо скотина вдруг не
провалилась в погреб. И что бы они ни делали, сновали и крутились под руками сынки
абуталиповские. Пусть и мешали порой, но так веселей и милей было. Стали Едигей с Казангапом
подумывать, как помочь Абуталипу хозяйством обзавестись, уже кое-что прикинули. Решили с
весны выделить ему дойную верблюдицу. Главное, чтобы он доить научился. Ведь это не корова.
Верблюдицу надо доить стоя. Ходить за ней по степи и, главное, сосунка сберегать, подпускать
его к вымени вовремя и вовремя отнимать. Забот о нем немало. Тоже надо знать, что к чему…
Но больше всего радовало Буранного Едигея, что Абуталип не только за хозяйство принялся,
не только постоянно с детьми обеих семей возился, учил с Зарипой их читать и рисовать, но,
более того, пересиливая, превозмогая боранлинскую глухомань, еще и собой занялся. Ведь
Абуталип Куттыбаев был образованным человеком. Книги читать, делать какие-то свои записи —
это просто было ему необходимо. Втайне Едигей гордился тем, что имел такого друга. Потому и
тянулся к нему. И с Елизаровым, сарозекским геологом, часто бывавшим в этих местах, тоже ведь
дружба возникла не случайно. Уважал Едигей ученых, много знающих людей. Абуталип тоже