Page 80 - Белый пароход

Некоторое время они шли молча, каждый занятый своими мыслями. Странно было Едигею
слышать такие речи. Подивился он, что можно, оказывается, и эдак понимать свою суть на
земле. И все-таки он решил выяснить то, что его поразило:
— Все думают, вон по радио говорят, что детям нашим будет жить лучше и легче, а тебе
кажется, что им придется потрудней, чем нам. Атомная война будет, потому, что ли?
— Да нет, не только поэтому. Войны, может, и не будет, а если и будет, то не скоро. Не о
хлебе речь идет. Просто колесо времени убыстряется. Им придется до всего самим доходить,
своим умом, и за нас отвечать отчасти задним числом. А мыслить всегда тяжко. Потому им
придется труднее, чем нам.
Едигей не стал уточнять, почему он считает, что мыслить всегда тяжко. И напрасно не стал,
впослед-ствии очень сожалел, вспоминая этот разговор. Надо было порасспросить, выведать, в
чем тут смысл…
— Я к чему это говорю, — как бы отзываясь на сомнения Едигея, продолжал Абуталип. — Для
малых детей взрослые всегда кажутся умными, авторитетными. Вырастут, смотрят — а учителя-
то, мы то есть, не так уж много знали и не такие уж умные, как казалось. Над ними и посмеяться
можно, порой даже жалкими кажутся им постаревшие наставники. Колесо времени все быстрее и
быстрее раскручивается. И, однако, о себе мы сами должны сказать последнее слово. Наши
предки пытались делать это в сказаниях. Хотели доказать потомкам, какими они были великими.
И мы судим теперь о них по их духу. Вот я и делаю что могу для подрастающих сыновой. Мои
сказания — мои военные годы. Пишу для них свои партизанские тетради. Все как было, что
видел и пережил. Пригодятся, когда подрастут. Но кроме этого тоже есть задумки кое-какие. В
сарозеках придется им расти. Опять же, когда подрастут, пусть не думают, что на пустом месте
жили. Песни наши записал старинные, их ведь тоже потом не сыщешь. Песня в моем понимании
— весть из прошлого. Укубала твоя много их знает, оказывается. И еще обещала припомнить.
— Ну а как же! Все-таки аральская родом! — сразу возгордился Едигей.Аральские казахи у
моря. А на море петь хорошо. Море, оно все понимает. Что ни скажешь — от души и все к ладу на
море.
— А это ты верно сказал, точно. Перечитал недавно записанное — чуть до слез с Зарипой не
дошли. До чего красиво пели в старину! Каждая песня — целая история. Так и видишь тех
людей. И хочется с ними быть душа в душу. И страдать и любить, как они. Вот ведь какую память
остави-ли по себе. Я и Казангапову Букей сагитировал уже — вспоминай, говорю, свои
каракалпакские песни, запишу в отдельную тетрадь. Будет у нас каракалпакская тетрадь…
И так они шли не спеша вдоль железнодорожной линии. Редкий час выдался. Облегченно, как
протяжный вздох, замирал умиротворенный конец дня той предосенней поры. Казалось бы, ни
лесов, ни рек, ни полей в сарозеках, но угасающее солнце создавало впечатление
наполненности степи благодаря неуловимому движению света и тени по открытому лику земли.
Смутная, текучая синева захватывающего дух простора возвышала мысли, вызывала желание
долго жить и много думать…
— Слушай, Едигей, — заговорил снова Абуталип, вспомнив о том, что мысленно отложил и к
чему должен был вернуться при случае. — Давно собираюсь спросить. Птица Доненбай. Как ты
думаешь, наверно, есть такая птица в природе, которая так и называется — Доненбай. Тебе не
приходилось встречать такую птицу?
— Так это же легенда.
— Понимаю. Но часто бывает, когда легенда подтверждается былью, тем, что есть в жизни. Ну
вот, например, есть такая птица иволга, которая у нас в Семиречье целый день распевает в
горных садах и все спрашивает: «Кто мой жених?» Так тут просто игра, созвучие. И есть сказка
об этом, почему она так поет. Вот я и думаю: нет ли такого созвучия и в этой истории? Может