Page 81 - Белый пароход

быть, существует в степи какая-то птица, которая кричит что-то похожее на имя человека
Доненбай, и потому она оказалась в легенде?
— Нет, не знаю. Не думал об этом, что так, — засомневался Едигей.Однако сколько уже езжу
по здешним местам вдоль и поперек, но такой птицы не встречал. Должно быть, ее и нет.
— Возможно, — задумчиво отозвался Абуталип.
— А что, если нет такой птицы, так, выходит, все это неправда? — обеспокоился Едигей.
— Нет, почему же. Потому и стоит кладбище Ана-Бейит, и что-то здесь было. И еще я думаю
почему-то, что такая птица есть. И ее кто-нибудь когда-нибудь встретит. Для детей я так и
запишу.
— Ну, если для детишек, — неуверенно обронил Едигей, — тогда можно…
На памяти Буранного Едигея только два человека в свое время записывали сарозекскую
легенду о Найман-Ане на бумагу. Вначале Абуталип Куттыбаев записал ее для своих детей на те
времена, когда они подрастут, это было в конце пятьдесят второго года. Рукопись та пропала.
Сколько горя пришлось натерпеться после этого. До того ли было! Несколько лет спустя, году в
пятьдесят седьмом, записал ее Елизаров Афанасий Иванович. Теперь его нет, Елизарова. А
рукопись, кто его знает, наверно, в его бумагах осталась в Алма-Ате… И тот и другой записывали
ее главным образом из уст Казангапа. Едигей присутствовал при том, но больше в качестве
подсказчика-напоминателя и своего рода комментатора.
«Вот тебе и годы! Когда все это было-то, бог ты мой!» — думал Буранный Едигей, покачива-
ясь между горбами укрытого попоной Каранара. Теперь он вез самого Казангапа на кладбище
Ана-Бейит. Круг как бы замыкался. Сказитель легенды теперь уже сам должен был обрести
последнее упокоение на кладбище, историю которого хранил и передавал другим.
«Остались только мы — я и Ана-Бейит. Да и мне скоро предстоит прибыть сюда. Место свое
занять. Дело идет к этому», — тоскливо размышлял по пути Едигей, все так же возглавляя на
верблюде странную похоронную процессию, следовавшую за ним по степи на тракторе с прице-
пом и на замыкающем колесном экскаваторе «Беларусь». Рыжий пес Жолбарс, самовольно
примкнувший к похоронам, позволял себе находиться то в голове, то в хвосте процессии, то
сбоку, а то и отлучался ненадолго… Хвост он держал по-хозяйски твердо и по сторонам
поглядывал деловито…
Солнце уже поднялось на макушку, полдень вступал. До кладбища Ана-Бейит оставалось не
так много…
VIII
И все-таки конец пятьдесят второго года, вернее, вся осень и зима, вступившая, правда, с
опозданием, но без метелей, были, пожалуй, наилучшими днями для тогдашней горстки жителей
разъезда Боранлы-Буранного. Едигей часто потом скучал по тем дням.
Казангап, патриарх боранлинцев, притом очень тактичный, никогда не вмешивавшийся не в
свои дела, пребывал еще в полной силе и крепком здравии. Его Сабитжан уже учился в кумбель-
ском интернате. Семья Куттыбаевых к тому времени прочно осела в сарозеках. К зиме утеплили
барак, картошкой запаслись, валенки Зарипе и мальчишкам приобрели, муки целый мешок
привезли из Кумбеля, сам Едигей привез вьюком из орса на вступавшем в ту пору в расцвет сил
молодом Каранаре. Абуталип работал как полагается и все свободное время по-прежнему
возился с ребятами, а по ночам усердно писал, примостившись с лампой на подоконнике.
Были еще две-три семьи станционных рабочих, но, по всему, временных людей на разъезде.
Тогдашний начальник разъезда Абилов тоже казался недурным человеком. Никто из боранлинцев
не болел. Служба шла. Дети росли. Все предзимние работы по заграждению и ремонту путей
выполнялись в срок.