Page 82 - Белый пароход

Погода стояла распрекрасная для сарозеков — коричневая осень, как хлебная корка! А потом
зима подоспела. Снег лег сразу. И тоже красиво, белым-бело стало вокруг. И среди великого
белого безмолвия черной ниточкой протянулись железная дорога, а по ней, как всегда, шли и
шли поезда. И сбоку этого движения среди снежных всхолмлений притулился маленький
поселочек — разъезд Боранлы-Буранный. Несколько домиков и прочее… Проезжие скользили
равнодушным взглядом из вагонов, или на минутку просыпалась в них мимолетная жалость к
одиноким жителям разъезда…
Но напрасной была та мимолетная жалость. Боранлинцы переживали хороший год, если не
считать дикого летнего пекла, но то было уже позади. А вообще-то повсюду жизнь понемногу, со
скрипом налаживалась после войны. К Новому году опять ожидали снижения цен на продукты и
промтовары, и хотя в магазинах было далеко не всего навалом, но все-таки год от года лучше…
Обычно Новому году боранлинцы не придавали особого значения, не ждали с трепетом
полуночи. Служба на разъезде шла невзирая ни на что, поезда двигались, ни на минуту не
считаясь с тем, где и когда наступит Новый год в пути. Опять же зимой и по хозяйству дел
прибавляется. Печи надо топить, за скотом больше присмотра и на выпасе и в загонах. Умается
человек за день, и уж, кажется, ему лучше бы отдохнуть, лечь пораньше.
Так и шли годы один за другим…
А канун пятьдесят третьего года на Боранлы-Буранном был настоящим праздником. Праздник
затеяла, конечно, семья Куттыбаевых. Едигей примкнул к новогодним приготовлениям уже под
конец. Началось все с того, что Куттыбаевы решили устроить детям елку. А где взять елку в
сарозеках, легче найти яйца ископаемого динозавра. Елизаров ведь обнаружил, бродя по
геологическим тропам, миллионнолетние динозавровы яйца в сарозеках. В камень превратились
те яйца, каждое величиной с огромный арбуз. Увезли находку в музей в Алма-Ату. Об этом в
газетах писали.
Пришлось Абуталипу Куттыбаеву ехать по морозам в Кумбель и там добиться в станционном
месткоме, чтобы одну из пяти елок, прибывших на такую большую станцию, все же отдали в
Боранлы-Буранный. С этого все и пошло.
Едигей стоял как раз возле склада, получал у начальника разъезда новые рукавицы для
работы, когда, морозно тормозя, остановился на первом пути закуржавелый со степного ветра
товарняк. Длинный состав, сплошь пломбированные четырехосные вагоны. С открытой площадки
последнего вагона, с трудом переставляя окоченевшие ноги в смерзшихся сапогах, спустился на
землю Абуталип. Кондуктор состава, сопровождавший поезд, в огромном тулупе, в наглухо
завязанной меховой шапке, неуклюже теснясь на площадке, стал подавать ему что-то
громоздкое. Плка, догадался Едигей и удивился очень.
— Эй, Едигей! Буранный! Поди сюда, помоги человеку! — окликнул его кондуктор,
спешиваясь всей тушей со ступеней вагона.
Едигей поспешил и, когда подошел, перепугался за Абуталипа. Белый до бровей, весь в
снежной пороше, закоченел Абуталип так, что губы не двигаются. Рукой шевельнуть не может. А
рядом елка, это колючее деревце, из-за которого Абуталип чуть не отправился на тот свет.
— Что ж это люди у вас так ездят! — прохрипел недовольно кондуктор.Душа вон отлетит на
ветрище сзади. Хотел тулуп свой скинуть, так сам застыну.
Едва совладав с губами, Абуталип извинился:
— Извините, так получилось. Я сейчас отогреюсь, тут рядом.
— Я ж ему говорил, — обращаясь к Едигею, бурчал кондуктор. — Я в тулупе, а под тулупом
стеганая одежда, в валенках, в шапке, и то, пока сдам перегон, глаза на лоб лезут. Разве ж так
можно!
Едигею было неловко: