Page 83 - Белый пароход

— Хорошо, учтем, Трофим! Спасибо. Отправляйся, доброго тебе пути.
Он подхватил елку. Она была холодная, небольшая, с человека. Ощутил в хвое зимний лесной
дух. Сердце екнуло — вспомнились фронтовые леса. Там такого ельника было видимо-невидимо.
Танками валили, снарядами корчевали. А ведь не думалось, что когда-нибудь дорого станет
запах еловый вдохнуть.
— Пошли, — сказал Едигей и взглянул на Абуталипа, вскидывая елку на плечо.
На стянутом холодом, с застывшими слезами на щеках сером лице Абуталипа сияли из-под
белых бровей живые, радостные, торжествующие глаза. Едигею вдруг стало страшно: оценят ли
дети его отцовскую преданность? Ведь в жизни сплошь и рядом бывает совсем наоборот. Вместо
признательности — равнодушие, а то и ненависть. «Избави бог его от такого. Хватит ему и
других бед»,подумал Едигей.
Первым увидел елку старший из Куттыбаевых — Даул. Он радостно закричал и шмыгнул в
двери барака. Оттуда выскочили без верхней одежды Зарипа и Эрмек.
— Елка, елка! Смотри, какая елка! — ликовал Даул, отчаянно прыгая вокруг.
Зарипа была обрадована не меньше:
— Ты все-таки достал ее! Как здорово!
А Эрмек, оказывается, никогда еще не видел елку. Он смотрел не отрываясь на ношу дяди
Едигея.
— Мама, это елка, да? Она хорошая ведь, да? Она будет жить у нас дома?
— Зарипа, — сказал Едигей, — из-за этой, как говорят русские, елки-палки ты могла получить
замороженного мужа. Давай побыстрей домой отогревать его. Прежде всего сапоги надо стянуть.
Сапоги примерзли. Абуталип морщился, стиснув зубы, стонал, когда все дружно пытались
стащить их с ног. Детишки особенно усердствовали. То так, то эдак хватались они ручонками за
тяжеленные яловые сапоги, каменно прихваченные морозом к ногам.
— Ребята, не мешайтесь, ребята, дайте я сама! — отгоняла их мать. Но Едигей счел
необходимым сказать ей вполголоса:
— Не тронь их, Зарипа. Пусть, пусть потрудятся.
Он нутром своим понял, что для Абуталипа это высшее воздаяние — любовь, сопереживание
детей. Значит, они уже люди, значит, они уже что-то смыслят. Особенно трогательно и потешно
было смотреть на младшего. Эрмек почему-то называл отца папикой. И никто его не поправлял,
поскольку то было его собственной «модификацией» одного из вечных и первоначальных слов
на устах людей.
— Папика! Папика! — озабоченно суетился он, раскрасневшись от тщетных усилий. Его кудри
распушились, глаза пылали желанием совершить нечто крайне необходимое, а сам он был так
серьезен, что невольно хотелось засмеяться.
Конечно, надо было сделать так, чтобы ребята достигли своей цели. Едигей нашел способ.
Сапоги к тому времени начали оттаивать и их можно было сдернуть, не причиняя особой боли
Абуталипу.
— А ну, ребята, садись за мной. Будем как поезд — один другого тянуть. Даул, ты держись за
меня, а ты, Эрмек, хватайся за Даула.
Абуталип понял замысел Едигея и одобрительно закивал, заулыбался сквозь слезы,
навернувшиеся с холода в тепле.
Едигей сел напротив Абуталипа, за ним прицепились дети, и, когда они приготовились, Едигей
начал стаскивать сапог.
— А ну, ребята, посильней, подружней тяните! А то я один не смогу. Сил не хватит. Давай-
давай, Даул, Эрмек! Посильней!