Page 85 - Белый пароход

Они помолчали. Едигей уже собирался попрощаться и уйти, но ревизор снова заговорил:
— А он о Югославии пишет?
— Честно говоря, не знаю толком, — ответил Едигей. — Кажется. Ведь он партизанил там. Он
для детей своих пишет.
— Слышал. Я тут порасспросил Абилова. Он и в плену побывал, выходит. Вроде и
учительствовал какие-то годы. А теперь решил проявить себя с помощью пера, — скрипуче
хихикнул он. — Но это не так просто, как кажется. Я тоже задумываюсь над крупной вещью.
Фронт, тыл, труд будет. Да времени у нашего брата вовсе нет. Все по командировкам…
— Он тоже, по ночам только. А днем работает, — вставил Едигей.
Они снова помолчали. И опять Едигей не успел уйти.
— Ну и пишет, ну и пишет, головы не поднимает, — все так же полуулыбаясь, осклабился
ревизор, вглядываясь в силуэт Абуталипа у окна.
— Так надо же чем-то заниматься, — ответил ему на то Едигей. — Человек грамотный. Вокруг
никого и ничего. Вот и пишет.
— Ага, тоже идея. Вокруг никого и ничего, — прищуриваясь, что-то соображая, пробормотал
ревизор. — А ты себе волен, а вокруг никого и ничего, тоже идея… А ты себе волен…
На том они попрощались. И в следующие дни нет-нет да мелькала мысль не забыть рассказать
Абуталипу о том случайном разговоре с ревизором, да как-то не получалось, а потом и вовсе
забылось.
Дел было много к зиме. И, главное, Каранар пришел в великое движение. Ведь морока, вот
ведь где наказание хозяину! Как атанша [14] Каранар созрел два года назад. Но в те два года еще
не так бурно проявлялись его страсти, еще можно было с ним сладить, припугнуть, подчинить
строгому окрику. К тому же старый самец в боранлинском стаде — давнишний казангаповский
верблюд — не давал ему еще развернуться. Бил его, грыз, отгонял от маток. Но степь-то
широкая. С одного края отгонит, он с другого поспевает. И так целый день гонял его старый
атан, а потом выбивался из сил. И тогда молодой да горячий атанша Каранар не мытьем, так
катаньем достигал-таки своей цели.
Но в новый сезон, с наступлением зимних холодов, когда в крови верблюдов снова
просыпался извечный зов природы, Каранар оказался верховным в боранлинском стаде. Достиг
Каранар могущества, достиг сокрушающей силы. Запросто загнал старого казангаповского атана
под обрыв и в безлюдной степи избил, истоптал, изгрыз его до полусмерти, благо некому было
разнять их. В этом неумолимом законе природа была последовательна — теперь настал черед
Каранара оставлять по себе потомство.
На этой почве, однако, Казангап с Едигеем впервые поссорились. Не стерпел Казангап при
виде жалкого зрелища — затоптанного атана своего под обрывом. Вернулся с выпасов мрачный и
бросил Едигею:
— Что же ты допускаешь такое дело? Они скоты, но мы-то с тобой люди! Это же смертоубий-
ство учинил твой Каранар. А ты его спокойно отпускаешь в степь!
— Не отпускал я его, Казаке. Сам он ушел. Как мне его держать прикажешь? На цепях? Так он
цепи рвет. Сам знаешь, не случайно сказано исстари: «Кюш атасын танымайды» [15] . Пришла его
пора.
— А ты и рад. Но подожди, то ли еще будет. Ты его щадишь, не хочешь ему ноздри прокалы-
вать для шиши [16] , но ты еще поплачешь, погоняешься за ним. Такой зверь в одном стаде не
успоко-ится. Он пойдет по всем сарозекам биться. И никакого удержу ему не будет. Припомнишь
тогда мои слова…
Не стал Едигей распалять Казангапа, уважал его, да и прав был тот вообще-то. Пробормотал
примирительно: