Page 96 - Похождения бравого солдата Швейка
P. 96
Парижа? Почему между Маасом и Мозелем опять ведутся оживлённые артиллерийские бои?
Известно ли вам, что в Комбр-а-Вевр у Марша сгорело три пивоваренных завода, куда я
ежегодно отправлял свыше пятисот мешков хмеля? Гарт-мансвейлерский пивоваренный
завод в Вогезах тоже сгорел. Громадный пивоваренный завод в Нидерсбахе у Мильгауза
сравнён с землёй. Вот вам уже убыток тысячу двести мешков хмеля в год для моей фирмы.
Шесть раз сражались немцы с бельгийцами за обладание пивоваренным заводом Клостергек
— вот вам ещё убыток в триста пятьдесят мешков хмеля в год!
От волнения он не мог связно говорить, встал, поде шёл к своей жене и сказал:
— Кати, ты немедленно поедешь со мною домой. Одевайся!
— Меня все эти события совершенно выводят из равновесия, — сказал он через
минуту, словно оправдываясь. — А раньше я был вполне уравновешенным человеком.
Когда его жена вышла одеваться, он тихо сказал поручику:
— Это она проделывает не в первый раз: в прошлом году уехала с одним
преподавателем, и я нашёл её только в Загребе. Воспользовавшись случаем, я тогда
заключил договор с загребским пивоваренным заводом на поставку шестисот мешков хмеля.
Да что и говорить, юг вообще был золотым дном. Наш хмель шёл до самого
Константинополя. Нынче мы наполовину уничтожены. Если правительство ограничит
производство пива внутри страны, то нанесёт нам последний удар.
И, закуривая предложенную поручиком сигарету, он с отчаянием в голосе сказал:
— Одна только Варшава покупала у нас две тысячи триста семьдесят мешков хмеля.
Самый большой пивоваренный завод там Августинский. Их представитель каждый год
приезжал ко мне в гости. Есть от чего прийти в отчаяние! Хорошо ещё, что у меня нет детей!
Это логическое заключение по поводу ежегодного приезда представителя
Августинского завода из Варшавы вызвало у поручика лёгкую улыбку, которая не
ускользнула от внимания торговца хмелем, и поэтому он счёл нужным продолжить свою
речь:
— Венгерские пивоваренные заводы в Шопрони и в Большой Каниже покупали у меня
хмель для своего экспортного пива, которое они вывозили в самую Александрию,
приблизительно тысячу мешков в год. Теперь из-за блокады они не хотят делать никаких
заказов. Я предлагаю им хмель на тридцать процентов дешевле, а они всё-таки не
заказывают ни одного мешка… Застой, упадок, нищета, да ко всему этому ещё семейные
неприятности!
Торговец хмелем замолчал. Молчание нарушила пани Кати, приготовившаяся к
отъезду.
— Как быть с моими чемоданами?
— За ними заедут, Кати, — сказал торговец хмелем, довольный тем, что дело обошлось
без неожиданных выходок и неприятных сцен. — Если хочешь сделать покупки, то нам пора
идти. Поезд отходит в два двадцать.
Супруги дружески распрощались с поручиком. Торговец хмелем был страшно рад, что
со всем этим покончено, и, прощаясь, сказал в передней поручику:
— В случае если, не дай бог, вас ранят, приезжайте к нам поправляться. Будем за вами
ухаживать как самые заботливые няньки.
Вернувшись в спальню, где пани Кати одевалась на дорогу, поручик нашёл на
умывальнике четыреста крон и записку:
«Господин поручик, вы не могли защитить меня от этой обезьяны, моего мужа, идиота
высшей марки. Вы позволили ему утащить меня, как какую-то забытую в вашей квартире
вещь. Кроме того, вы позволили себе заметить, будто предложили мне своё гостеприимство.
Надеюсь, я ввела вас в расходы не более чем на прилагаемые здесь четыреста крон, которые
прошу разделить с вашим денщиком».
Поручик Лукаш с минуту стоял с запиской в руках, потом медленно разорвал её, с
улыбкой взглянул на деньги на умывальнике и, заметив, что пани Кати, причёсываясь перед
зеркалом, в волнении забыла на столе расчёску, приобщил эту расчёску к коллекции своих