Page 148 - Похождения бравого солдата Швейка

— Факт, что когда-нибудь всё это лопнет. Такое не может вечно продолжаться.
Попробуйте надуть славой поросёнка — обязательно лопнет. Если поеду на фронт, я на
нашей теплушке напишу:

Три тонны удобренья для вражеских полей;
Сорок человечков иль восемь лошадей.

Дверь отворилась, и появился профос, принёсший четверть пайка солдатского хлеба на
обоих и свежей воды.
Даже не приподнявшись с соломенного тюфяка, вольноопределяющийся приветствовал
профоса следующими словами:
— Как это возвышенно, как великодушно с твоей стороны посещать заточённых, о
святая Агнесса Девяносто первого полка! Добро пожаловать, ангел добродетели, чьё сердце
исполнено сострадания! Ты отягощён корзинами яств и напитков, которые должны утешить
нас в нашем несчастье. Никогда не забудем мы твоего великодушия. Ты — луч солнца,
упавший к нам в темницу!
— На рапорте у полковника у вас пропадёт охота шутить, — заворчал профос.
— Ишь как ощетинился, хомяк, — ответил с нар вольноопределяющийся. — Скажи-ка
лучше, как бы ты поступил, если б тебе нужно было запереть десять вольнопёров? Да не
смотри, как балбес, ключарь Мариинских казарм! Запер бы двадцать, а десять бы выпустил,
суслик ты этакий! Если бы я был военным министром, я бы тебе показал, что значит военная
служба! Известно ли тебе, что угол падения равен углу отражения? Об одном тебя только
прошу: дай мне точку опоры, и я подниму весь земной шар вместе с тобою! Фанфарон ты
этакий!
Профос вытаращил глаза, затрясся от злобы и вышел, хлопнув дверью.
— Общество взаимопомощи по удалению профосов, — сказал вольноопределяющийся,
справедливо деля хлеб на две половины. — Согласно параграфу шестнадцатому
дисциплинарного устава, арестованные до вынесения приговора должны довольствоваться
солдатским пайком, но здесь, как видно, владычествует закон прерий: кто первый сожрёт у
арестантов паёк.
Усевшись на нарах, они грызли солдатский хлеб.
— На профосе лучше всего видно, как ожесточает людей военная служба, —
возобновил свои рассуждения вольноопределяющийся. — Несомненно, до поступления на
военную службу наш профос был молодым человеком с идеалами. Этакий светловолосый
херувим, нежный и чувствительный ко всем, защитник несчастных, за которых он заступался
во время драки из-за девочки где-нибудь в родном краю в престольный праздник. Без
сомнения, все его уважали, но теперь… боже мой! С каким удовольствием я съездил бы ему
по роже, колотил бы головой об нару и всунул бы его по шею в сортирную яму! И это, брат,
тоже доказывает огрубение нравов, вызванное военным ремеслом.
Он запел:

Она и чёрта не боялась,
Но тут попался ей солдат…

— Дорогой друг, — продолжал он, — наблюдая всё это в масштабах нашей обожаемой
монархии, мы неизбежно приходим к заключению, что дело с ней обстоит так же, как с
дядей Пушкина. Пушкин писал, что его дядя — такая дохлятина, что ничего другого не
остаётся, как только

Вздыхать и думать про себя:
Когда же чёрт возьмёт тебя?