Page 163 - Похождения бравого солдата Швейка

— Проснётся не скоро, — проронил Швейк. — Здорово нализался!
Капрал испуганно замахал на него рукой, чтобы замолчал.
— Чего там, — продолжал Швейк, — пьян вдрызг — и всё тут. А ещё в чине капитана!
У них, у фельдкуратов, в каком бы чине они ни были, у всех, должно быть, так самим богом
установлено: по каждому поводу напиваются до положения риз. Я служил у фельдкурата
Каца, так тот мог свой собственный нос пропить. Тот ещё не такие штуки проделывал. Мы с
ним пропили дароносицу и пропили бы, наверно, самого господа бога, если б нам под него
сколько-нибудь одолжили.
Швейк подошёл к патеру Лацине, повернул его к стене и с видом знатока произнёс:
— Будет дрыхнуть до самого Брука… — и вернулся на своё место, провожаемый
страдальческим взглядом несчастного капрала, пробормотавшего:
— Надо бы пойти заявить.
— Это придётся отставить, — сказал вольноопределяющийся. — Вы начальник конвоя
и не имеете права покидать нас. Кроме того, по инструкции вы не имеете права отсылать,
никого из сопровождающей стражи с донесением, раз у вас нет замены. Как видите,
положение очень трудное. Выстрелить в воздух, чтобы кто-нибудь прибежал, тоже не
годится — тут ничего не случилось. Кроме того, существует предписание, что в
арестантском вагоне не должно быть никого, кроме арестантов и конвоя; сюда вход
посторонним строго воспрещается. А если б вы захотели замести следы своего проступка и
незаметным образом попытались бы сбросить обер-фельдкурата на ходу с поезда, то это
тоже не выгорит, так как здесь есть свидетели, которые видели, что вы впустили его в вагон,
где ему быть не полагается. Да-с, господин капрал, это пахнет не чем иным, как
разжалованием.
Капрал нерешительно запротестовал, что не он-де впустил в вагон старшего полевого
священника, а тот сам к ним присоединился, как-никак фельдкурат — всё же начальство.
— Здесь только один начальник — вы, — неумолимо возразил вольноопределяющийся,
а Швейк прибавил:
— Даже если бы к нам захотел присоединиться сам государь император, вы не имели
бы права этого разрешить. Это всё равно, как если к стоящему на часах рекруту подходит
инспектирующий офицер и просит его сбегать за сигаретами, а тот ещё начнёт
расспрашивать, какого сорта сигареты принести. За такие штуки сажают в крепость.
Капрал робко заметил, что Швейк первый предложил обер-фельдкурату ехать вместе с
ними.
— А я могу себе это позволить, господин капрал, — ответил Швейк, — потому что я
идиот, но от вас этого никто не ожидал.
— Давно ли вы на сверхсрочной? — как бы между прочим спросил капрала
вольноопределяющийся.
— Третий год. Теперь меня должны произвести во взводные.
— Можете на этом поставить крест, — цинично заявил вольноопределяющийся. — Я
уже сказал, тут пахнет разжалованием.
— В конце концов какая разница, — отозвался Швейк, — убьют тебя взводным или
простым рядовым. Правда, разжалованных, говорят, суют в самые первые ряды.
Обер-фельдкурат зашевелился.
— Дрыхнет, — объявил Швейк, удостоверившись, что с ним всё в порядке. — Ему,
должно быть, жратва приснилась. Одного боюсь, как бы с ним тут чего не приключилось.
Мой фельдкурат Кац, так тот, бывало, налакается и ничего не чувствует во сне. Однажды,
представьте…
И Швейк начал рассказывать случаи из своей практики у фельдкурата Отто Каца с
такими увлекательными подробностями, что никто не заметил, как поезд тронулся.
Рассказ Швейка был прерван только рёвом, доносившимся из задних вагонов.
Двенадцатая рота, состоявшая сплошь из крумловских и кашперских немцев, галдела: