Page 170 - Похождения бравого солдата Швейка
P. 170

говорила каждому встречному мужчине:  «Красавчик, пойдём со мной побалуемся». Ввиду
               того что у неё не было жёлтого билета, её вместе с другими «мышками» арестовал во время
               облавы пан Драшнер, и Местеку пришлось прикрыть свою лавочку.
                     В этот момент обер-фельдкурат скатился со скамьи и продолжал спать на полу. Капрал
               бросил  на  него  растерянный  взгляд,  а  потом,  при  общем  молчании,  стал  втаскивать  его
               обратно. Никто не пошевелился, чтобы ему помочь. Видно было, что капрал потерял всякий
               авторитет, и когда он безнадёжным голосом сказал: «Хоть бы помог кто…» — конвойные
               только посмотрели на него, но и пальцем не пошевельнули.
                     — Вам бы нужно было оставить его дрыхнуть на полу. Я со своим фельдкуратом иначе
               не поступал. Однажды я оставил его спать в сортире, в другой раз он у меня  выспался на
               шкафу. Бывало, спал и в чужой квартире, в корыте. И где он только не дрых!..
                     Капрал  почувствовал  вдруг  прилив  решительности.  Желая  показать,  что  он  здесь
               начальник, он грубо крикнул на Швейка:
                     — Заткнитесь  и  не  трепитесь  больше!  Всякий  денщик  туда  же,  лезет  со  своей
               болтовнёй. Тля!
                     — Верно. А вы, господин капрал, бог, — ответил Швейк со спокойствием философа,
               стремящегося водворить мир на земле и во имя этого пускающегося в ярую полемику. — Вы
               матерь скорбящая.
                     — Господи       боже! —      сложив      руки,     как    на     молитву,      воскликнул
               вольноопределяющийся. — Наполни сердце наше любовью ко всем унтер-офицерам, чтобы
               не  глядели  мы  на них  с  отвращением!  Благослови  собор  наш  в  этой  арестантской  яме  на
               колёсах!
                     Капрал побагровел и вскочил с места:
                     — Я запрещаю всякого рода замечания, вольноопределяющийся!
                     — Вы ни в чём не виноваты, — успокаивал его вольноопределяющийся. — При всём
               разнообразии  родов  и  видов  животных  природа  отказала  им  в  каком  бы  то  ни  было
               интеллекте; небось вы сами слышали о человеческой глупости. Разве не было бы гораздо
               лучше, если б вы родились каким-нибудь другим млекопитающим и не носили бы глупого
               имени человека и капрала? Это большая ошибка, если вы считаете себя самым совершенным
               и развитым существом. Стоит отпороть вам звёздочки, и вы станете нулём, таким же нулём,
               как все те, которых на всех фронтах и во всех окопах убивают неизвестно во имя чего. Если
               же вам прибавят ещё одну звёздочку и сделают из вас новый вид животного, по названию
               старший унтер, то и тогда у вас не всё будет в порядке. Ваш умственный кругозор ещё более
               сузится,  и  когда  вы  наконец  сложите  свою  культурно  недоразвитую  голову  на  поле
               сражения, то никто во всей Европе о вас не заплачет.
                     — Я вас посажу! — с отчаянием крикнул капрал. Вольноопределяющийся улыбнулся.
                     — Очевидно, вы хотели бы посадить меня за то, что я вас оскорбил? В таком случае вы
               солгали бы, потому что при вашем умственном багаже вам никак не постичь оскорбления,
               заключающегося в моих словах, тем более что вы — готов держать пари на что угодно! — не
               помните ничего из нашего разговора. Если я назову вас эмбрионом, то вы забудете это слово,
               не скажу раньше, чем мы доедем до ближайшей станции, но раньше, чем мимо промелькнёт
               ближайший телеграфный столб. Вы — отмершая мозговая извилина. При всём желании я не
               могу  себе  даже  представить,  что  вы  когда-нибудь  сможете  связно  изложить,  о  чём  я  вам
               говорил. Кроме того, спросите кого угодно из присутствующих, задел ли я чем-нибудь ваш
               умственный кругозор и было ли в моих словах хоть малейшее оскорбление.
                     — Безусловно, — подтвердил Швейк. — Никто вам ни словечка не сказал, которое вы
               могли бы плохо истолковать. Всегда получается скверно, когда кто-нибудь почувствует себя
               оскорблённым. Сидел я как-то в ночной кофейне «Туннель». Разговор шёл об орангутангах.
               Был  с  нами  один  моряк,  он  рассказывал,  что  орангутанга  часто  не  отличишь  от  какого-
               нибудь бородатого гражданина, потому что у орангутанга вся морда заросла лохмами, как…
               «Ну, говорит, как у того вон, скажем, господина за соседним столом». Мы все оглянулись, а
               бородатый  господин  встал,  подошёл  к  моряку  да  как  треснет  его  по  морде.  Моряк  взял
   165   166   167   168   169   170   171   172   173   174   175