Page 179 - Похождения бравого солдата Швейка
P. 179
ещё до войны пропил всю полковую казну, за что его и выперли с военной службы. Нынче
он опять капитан. Один фельдфебель украл казённое сукно на петлицы, больше двадцати
штук, а теперь подпрапорщик. А вот одного простого солдата недавно в Сербии расстреляли
за то, что он съел в один присест целую банку консервов, которую ему выдали на три дня.
— Это к делу не относится, — заявил капрал. — Но что правда, то правда: взять в долг
у бедного капрала два золотых, чтобы дать на чай, — это уж…
— Вот вам ваш золотой, — сказал Швейк. — Я не хочу наживаться за ваш счёт. А если
получу от обер-фельдкурата второй, тоже верну вам, чтобы вы не плакали. Вам бы должно
льстить, что начальство берёт у вас в долг на расходы. Очень уж вы большой эгоист. Дело
идёт всего-навсего о каких-то несчастных двух золотых. Посмотрел бы я, как бы вы запели,
если б вам пришлось пожертвовать жизнью за своего начальника. Скажем, если б он лежал
раненый на неприятельской линии, а вам нужно было бы спасти его и вынести на руках из
огня под шрапнелью и пулями…
— Вы-то уж, наверно, наделали бы в штаны, — защищался капрал. — Лодырь
несчастный!
— Во время боя не один в штаны наложит, — заметил кто-то из конвоя. — Недавно в
Будейовицах нам один раненый рассказывал, что он сам во время наступления наделал в
штаны три раза подряд. В первый раз, когда вылезли из укрытия на площадку перед
проволочными заграждениями, во второй раз, когда начали резать проволоку, и в третий раз,
когда русские ударили по ним в штыки и заорали «ура». Тут они прыгнули назад в укрытие,
и во всей роте не было ни одного, кто бы не наложил в штаны. А один убитый остался
лежать на бруствере, ногами вниз; при наступлении ему снесло полчерепа, словно ножом
отрезало. Этот в последний момент так обделался, что у него текло из штанов по башмакам и
вместе с кровью стекало в траншею, аккурат на его же собственную половинку черепа с
мозгами. Тут, брат, никто не знает, что с тобой случится.
— А иногда, — подхватил Швейк, — человека в бою вдруг так затошнит, что сил нет.
В Праге — в Погоржельце, в трактире «Панорама» — один из команды выздоравливающих,
раненный под Перемышлем, рассказывал, как они где-то под какой-то крепостью пошли в
штыки. Откуда ни возьмись, полез на него русский солдат, парень-гора, штык наперевес, а из
носу у него катилась здоровенная сопля. Бедняга только взглянул на его носище с соплёй, и
так ему сделалось тошно, что пришлось бежать в полевой лазарет. Его там признали за
холерного и послали в холерный барак в Будапешт, а там уж он действительно заразился
холерой.
— Кем он был: рядовым или капралом? — осведомился вольноопределяющийся.
— Капралом, — спокойно ответил Швейк.
— То же самое могло случиться и с каждым вольнопёром, — глупо заметил капрал и
при этом с победоносным видом посмотрел на вольноопределяющегося, словно говоря:
«Что, выкусил? И крыть нечем».
Но вольноопределяющийся не ответил и улёгся на скамейку.
Поезд подходил к Вене. Кто не спал, смотрел из окна на проволочные заграждения и
укрепления под Веной. Это производило на всех гнетущее впечатление, даже немолчный
галдёж, доносившийся из вагонов, где ехали овчары с Кашперских гор, —
Warm ich kumm, wann ich kumm,
Wann ich wieda, wieda kumm! —
затих под влиянием тяжёлого чувства, вызванного видом колючей проволоки, которой
была обнесена Вена.
— Всё в порядке, — заметил Швейк, глядя на окопы. — Всё в полном порядке. Одно
только неудобно: венцы могут разодрать себе штаны, когда поедут на прогулку за город.
Придётся быть очень осторожным.
Вена вообще замечательный город, — продолжал он. — Одних диких зверей в