Page 179 - Похождения бравого солдата Швейка
P. 179

ещё до войны пропил всю полковую казну, за что его и выперли с военной службы. Нынче
               он опять  капитан.  Один  фельдфебель  украл  казённое  сукно  на  петлицы,  больше  двадцати
               штук, а теперь подпрапорщик. А вот одного простого солдата недавно в Сербии расстреляли
               за то, что он съел в один присест целую банку консервов, которую ему выдали на три дня.
                     — Это к делу не относится, — заявил капрал. — Но что правда, то правда: взять в долг
               у бедного капрала два золотых, чтобы дать на чай, — это уж…
                     — Вот вам ваш золотой, — сказал Швейк. — Я не хочу наживаться за ваш счёт. А если
               получу от обер-фельдкурата второй, тоже верну вам, чтобы вы не плакали. Вам бы должно
               льстить, что начальство берёт у вас в долг на расходы. Очень уж вы большой эгоист. Дело
               идёт всего-навсего о каких-то несчастных двух золотых. Посмотрел бы я, как бы вы запели,
               если б вам пришлось пожертвовать жизнью за своего начальника. Скажем, если б он лежал
               раненый на неприятельской линии, а вам нужно было бы спасти его и вынести на руках из
               огня под шрапнелью и пулями…
                     — Вы-то  уж,  наверно,  наделали  бы  в  штаны, —  защищался  капрал. —  Лодырь
               несчастный!
                     — Во время боя не один в штаны наложит, — заметил кто-то из конвоя. — Недавно в
               Будейовицах  нам  один  раненый  рассказывал,  что он  сам  во  время  наступления  наделал  в
               штаны  три  раза  подряд.  В  первый  раз,  когда  вылезли  из  укрытия  на  площадку  перед
               проволочными заграждениями, во второй раз, когда начали резать проволоку, и в третий раз,
               когда русские ударили по ним в штыки и заорали «ура». Тут они прыгнули назад в укрытие,
               и  во  всей  роте  не  было  ни  одного,  кто  бы  не  наложил  в  штаны.  А  один  убитый  остался
               лежать  на  бруствере,  ногами  вниз;  при  наступлении  ему  снесло  полчерепа,  словно  ножом
               отрезало. Этот в последний момент так обделался, что у него текло из штанов по башмакам и
               вместе  с  кровью  стекало  в  траншею,  аккурат  на  его  же  собственную  половинку  черепа  с
               мозгами. Тут, брат, никто не знает, что с тобой случится.
                     — А иногда, — подхватил Швейк, — человека в бою вдруг так затошнит, что сил нет.
               В Праге — в Погоржельце, в трактире «Панорама» — один из команды выздоравливающих,
               раненный под Перемышлем, рассказывал,  как они где-то под какой-то крепостью пошли в
               штыки. Откуда ни возьмись, полез на него русский солдат, парень-гора, штык наперевес, а из
               носу у него катилась здоровенная сопля. Бедняга только взглянул на его носище с соплёй, и
               так  ему  сделалось  тошно,  что  пришлось  бежать  в  полевой  лазарет.  Его  там  признали  за
               холерного и послали в холерный барак в Будапешт, а там  уж он действительно заразился
               холерой.
                     — Кем он был: рядовым или капралом? — осведомился вольноопределяющийся.
                     — Капралом, — спокойно ответил Швейк.
                     — То же самое могло случиться и с каждым вольнопёром, — глупо заметил капрал и
               при  этом  с  победоносным  видом  посмотрел  на  вольноопределяющегося,  словно  говоря:
               «Что, выкусил? И крыть нечем».
                     Но вольноопределяющийся не ответил и улёгся на скамейку.
                     Поезд подходил к Вене. Кто не спал, смотрел из окна на проволочные заграждения и
               укрепления  под  Веной.  Это  производило  на  всех  гнетущее  впечатление,  даже  немолчный
               галдёж, доносившийся из вагонов, где ехали овчары с Кашперских гор, —

                                         Warm ich kumm, wann ich kumm,
                                         Wann ich wieda, wieda kumm! —

                     затих под влиянием тяжёлого чувства, вызванного видом колючей проволоки, которой
               была обнесена Вена.
                     — Всё в порядке, — заметил Швейк, глядя на окопы. — Всё в полном порядке. Одно
               только  неудобно:  венцы  могут  разодрать  себе  штаны,  когда  поедут  на  прогулку  за  город.
               Придётся быть очень осторожным.
                     Вена  вообще  замечательный  город, —  продолжал  он. —  Одних  диких  зверей  в
   174   175   176   177   178   179   180   181   182   183   184