Page 229 - Похождения бравого солдата Швейка

неизвестность, паника и бесконечные волнения, когда отправят: сегодня, завтра или
послезавтра? Многие испытывали чувство приговорённых к смерти, со страхом ожидающих
прихода палача. Но вот палач пришёл и наступает успокоение — наконец-то всё кончится!
Вероятно, поэтому один солдат орал точно помешанный: «Едем! Едем!»
Старший писарь Ванек был безусловно прав, когда говорил Швейку, что торопиться
нечего.
Прошло несколько дней, прежде чем солдаты разместились по вагонам. И всё время не
прекращались разговоры о консервах. Умудрённый опытом Ванек заявил, что это фантазия.
Какие там консервы! Полевая обедня — это ещё куда ни шло. Ведь то же самое было с
предыдущей маршевой ротой. Когда есть консервы, полевая обедня отпадает. В противном
случае полевая обедня служит возмещением за консервы.
И правда, вместо мясных консервов появился обер-фельдкурат Ибл, который «единым
махом троих побивахом». Он отслужил полевую обедню сразу для трёх маршевых
батальонов. Два из них он благословил на Сербию, а один — на Россию.
При этом он произнёс вдохновенную речь, материал для которой, как это не трудно
было заметить, был почерпнут из военных календарей. Речь настолько взволновала всех, что
по дороге в Мошон Швейк, вспоминая речь, сказал старшему писарю, ехавшему вместе с
ним в вагоне, служившем импровизированной канцелярией:
— Что ни говори, а это в самом деле будет шикарно. Как он расписывал! «День начнёт
клониться к вечеру, солнце со своими золотыми лучами скроется за горы, а на поле брани
будут слышны последние вздохи умирающих, ржание упавших коней, стоны раненых
героев, плач и причитания жителей, у которых над головами загорятся крыши». Мне
нравится, когда люди становятся идиотами в квадрате.
Ванек в знак согласия кивнул головой:
— Это было чертовски трогательно!
— Это было красиво и поучительно, — назидательно сказал Швейк. — Я всё прекрасно
запомнил и, когда вернусь с войны, буду рассказывать об этом «У чаши». Господин
фельдкурат, когда нам это выкладывал, так раскорячился, что меня взял страх, как бы он не
поскользнулся да не брякнулся на полевой алтарь, ведь он мог бы разбить себе башку о
дароносицу. Он привёл нам замечательный пример из истории нашей армии, когда в ней ещё
служил Радецкий. Тогда над полем брани с вечерней зарёй сливался огонь пылавших
амбаров. Он будто всё это видел своими собственными глазами!
В тот же день обер-фельдкурат Ибл попал в Вену, и ещё один маршевый батальон
прослушал ту же поучительную историю, о которой вспоминал Швейк и которая так сильно
ему понравилась, что он с полным основанием окрестил её «идиотизмом в квадрате».
— Дорогие солдаты, — ораторствовал фельдкурат Ибл, — представьте себе: сейчас
сорок восьмой год и только что победоносно окончилась битва у Кустоццы. После
десятичасового упорного боя итальянский король Альберт был вынужден уступить залитое
кровью поле брани фельдмаршалу Радецкому — нашему «отцу солдатам», который на
восемьдесят четвёртом году своей жизни одержал столь блестящую победу. И вот, дорогие
мои солдаты, на горе перед покорённой Кустоццей маститый полководец останавливает
коня. Его окружают преданные генералы. Серьёзность момента овладевает всеми, ибо —
солдаты! — неподалёку от фельдмаршала лежит воин, борющийся со смертью. Тяжело
раненный на поле славы, с раздроблёнными членами, знаменосец Герт чувствует на себе
взор фельдмаршала Радецкого. Превозмогая смертельную боль, доблестный знаменосец
холодеющей рукою сжимает в восторге свою золотую медаль. При виде благородного
фельдмаршала снова забилось его сердце, а изувеченное тело воспрянуло к жизни. С
нечеловеческим усилием умирающий попытался подползти к своему фельдмаршалу.
«Не утруждай себя, мой доблестный воин!» — воскликнул фельдмаршал, сошёл с коня
и протянул ему руку.
«Увы, господин фельдмаршал, — вздохнул умирающий воин, — у меня обе руки
перебиты. Прошу вас только об одном. Скажите мне правду: победа за нами?»