Page 267 - Похождения бравого солдата Швейка

анализ он сопровождал заключением, что это очень серьёзный случай в его практике, что
никому из них пить ничего нельзя, кроме воды, курить нельзя, жениться нельзя, а есть можно
только овощи. Так вот, этот чиновничек, как и все остальные, страшно на него разозлился и
выбрал орудием мести швейцара, зная, что это человек жестокий. Как-то раз он и говорит
господину, исследовавшему мочу, что швейцар с некоторых пор чувствует себя нездоровым
и просит завтра утром к семи часам прийти к нему за мочой. Тот пошёл. Швейцар ещё спал.
Этот господин разбудил его и любезно сказал: «Моё почтение, пан Малёк, с добрым утром!
Вот вам бутылочка, извольте помочиться. Мне с вас следует получить шесть крон». Тут
такое началось!.. Хоть святых выноси! Швейцар выскочил из постели в одних
подштанниках, да как схватит этого господина за горло, да как швырнёт его в шкаф! Тот
влетел туда и застрял. Швейцар вытащил его, схватил арапник и в одних подштанниках
погнался за ним вниз по Челаковской улице, а тот визжать, словно пёс, которому на хвост
наступили. На Гавличковой улице пан Малёк вскочил в трамвай. Швейцара схватил
полицейский, он подрался и с полицейским. А так как швейцар был в одних подштанниках и
всё у него вылезало, то за оскорбление общественной нравственности его кинули в корзину и
повезли в полицию, а он и из корзины ревел, как тур: «Мерзавцы, я вам покажу, как
исследовать мою мочу!» Ему дали шесть месяцев за насилие, совершённое в общественном
месте, и за оскорбление полиции, но после оглашения приговора он допустил оскорбление
царствующего дома. Может быть, сидит, бедняга, и по сей день. Вот почему я и говорю:
«Когда кому-нибудь мстишь, то от этого страдает невинный».

Балоун между тем напряжённо и долго о чём-то размышлял и наконец с трепетом
спросил Ванека:
— Простите, господин старший писарь, вы думаете, из-за войны с Италией нам урежут
пайки?
— Ясно как божий день, — ответил Ванек.
— Иисус Мария! — воскликнул Балоун, опустив голову на руки, и затих в углу.
Так в этом вагоне закончились дебаты об Италии.

* * *

В штабном вагоне разговор о новой ситуации, создавшейся в связи со вступлением
Италии в войну, грозил быть весьма нудным из-за отсутствия там прославленного военного
теоретика кадета Биглера, но его отчасти заменил подпоручик третьей роты Дуб.
Подпоручик Дуб в мирное время был преподавателем чешского языка и уже тогда, где
только представлялась возможность, старался проявить свою лояльность. Он задавал своим
ученикам письменные работы на темы из истории династии Габсбургов. В младших классах
учеников устрашали император Максимилиан, который влез на скалу и не мог спуститься
вниз, Иосиф II Пахарь и Фердинанд Добрый; в старших классах темы были более сложными.
Например, в седьмом классе предлагалось сочинение «Император Франц-Иосиф —
покровитель наук и искусств». Из-за этого сочинения один семиклассник был исключён без
права поступления в средние учебные заведения Австро-Венгерской монархии, так как он
написал, что замечательнейшим деянием этого монарха было сооружение моста императора
Франца-Иосифа I в Праге.
Зорко следил Дуб за тем, чтобы все его ученики в день рождения императора и в другие
императорские торжественные дни с энтузиазмом распевали австрийский гимн.
В обществе его не любили, так как было определённо известно, что он доносил на
своих коллег. В городе, где Дуб преподавал, он состоял членом «тройки» крупнейших
идиотов и ослов. В тройку входили, кроме него, окружной начальник и директор гимназии. В
этом узком кругу он научился рассуждать о политике в рамках, дозволенных в Австро-