Page 284 - Похождения бравого солдата Швейка
P. 284
Задумал я, господин обер-лейтенант, сварить вам куриный суп.
— Куриный суп! — повторил за ним поручик, хватаясь за голову.
— Так точно, господин обер-лейтенант, куриный суп. Я купил луку и пятьдесят
граммов вермишели. Вот всё здесь. В этом кармане лук, в этом — вермишель. Соль и перец
имеются у нас, в канцелярии. Оставалось купить только курицу. Пошёл я, значит, за вокзал в
Ишатарчу. Это, собственно, деревня, на город даже и не похожа, хоть на первой улице и
висит дощечка с надписью: «Город Ишатарча». Прошёл я одну улицу с палисадниками,
вторую, третью, четвёртую, пятую, шестую, седьмую, восьмую, девятую, десятую,
одиннадцатую, пока не дошёл до конца тринадцатой улицы, где за последним домиком уже
начинались луга. Здесь бродили куры. Я подошёл к ним и выбрал самую большую и самую
тяжёлую. Извольте посмотреть на неё, господин обер-лейтенант, одно сало, и осматривать не
надо, сразу, с первого взгляда видно, что ей как следует подсыпали зерна. Беру я её у всех на
виду, они мне что-то кричат по-венгерски, а я держу её за ноги и спрашиваю по-чешски и по-
немецки, кому принадлежит эта курица, хочу, мол, её купить. Вдруг в эту самую минуту из
крайнего домика выбегают мужик с бабой. Мужик начал меня ругать сначала по-венгерски, а
потом по-немецки, — я-де у него средь белого дня украл курицу. Я сказал, чтобы он на меня
не кричал, что меня послали купить курицу, — словом, разъяснил, как обстоит дело. А
курица, которую я держал за ноги, вдруг стала махать крыльями и хотела улететь, а так как я
держал её некрепко, она вырвалась из рук и собиралась сесть на нос своему хозяину. Ну, а он
принялся орать, будто я хватил его курицей по морде. А женщина всё время что-то лопотала
и звала: «Цып, цып, цып!»
Тут какие-то идиоты, ни в чём не разобравшись, привели патруль гонведов, и я сам
предложил им пойти на вокзал в комендантское управление, чтобы там моя невинность
всплыла, как масло на поверхность воды. Но с господином лейтенантом, который там
дежурил, нельзя было договориться, даже когда я попросил его узнать у вас, правда ли, что
вы послали меня купить чего-нибудь повкуснее. Он ещё обругал меня, приказал держать
язык за зубами, так как, мол, и без разговоров по моим глазам видно, что меня ждёт крепкий
сук и хорошая верёвка. Он, по-видимому, был в очень плохом настроении, раз уж дошёл до
того, что сгоряча выпалил: такая, мол, толстая морда может быть только у солдата,
занимающегося грабежом и воровством. На станцию, мол, поступает много жалоб. Вот
третьего дня тоже где-то неподалёку пропал индюк. А когда я ему напомнил, что третьего
дня мы ещё были в Рабе, он ответил, что такие отговорки на него не действуют. Послали
меня к вам. Да, там ещё на меня раскричался какой-то ефрейтор, которого я сперва не
заметил: не знаю, дескать, я, что ли, кто передо мною стоит? Я ответил, что стоит ефрейтор,
и если бы его перевели в команду егерей, то он был бы начальником патруля, а в артиллерии
— обер-канониром.
— Швейк, — минуту спустя сказал поручик Лукаш, — с вами было столько всяких
приключений и невзгод, столько, как вы говорите, «ошибок» и «ошибочек», что от всех этих
неприятностей вас спасти может только петля, со всеми военными почестями, в каре.
Понимаете?
— Так точно, господин обер-лейтенант, каре из так называемого замкнутого батальона
составляется из четырёх и в виде исключения также из трёх или пяти рот. Прикажете,
господин обер-лейтенант, положить в куриный суп побольше вермишели, чтобы он был
погуще?
— Швейк, приказываю вам немедленно исчезнуть вместе с вашей курицей, иначе я
расшибу её о вашу башку, идиот несчастный!
— Как прикажете, господин обер-лейтенант, но только осмелюсь доложить, сельдерея я
не нашёл, морковки тоже нигде нет. Я положу картош…
Швейк не успел договорить «ки», вылетев вместе с курицей из штабного вагона.
Поручик Лукаш залпом выпил стопку коньяку.
Проходя мимо окон штабного вагона, Швейк взял под козырёк и проследовал к себе.