Page 291 - Похождения бравого солдата Швейка

меня не было каких-либо неприятностей. Скажите ему просто-напросто, чтобы перестал
болтать, и вся недолга! Это не значит, конечно, что вы тут же должны бежать ко мне.
Поговорите с ним по-дружески. Такой разговор гораздо лучше, чем дурацкие доносы. Одним
словом, я ничего не желаю слышать, потому что… Понимаете? Такие вещи бросают тень на
весь батальон.
Вернувшись в вагон, Ванек отвёл в сторону вольноопределяющегося Марека и сказал
ему:
— Послушайте-ка, вы под подозрением? Впрочем, это не важно! Только не говорите
лишнего в присутствии телеграфиста Ходоунского.
Только он это сказал, Ходоунский подошёл к старшему писарю, бросился ему в
объятия и начал всхлипывать. Эти пьяные всхлипывания, по-видимому, должны были
обозначать пение:

Всеми брошен, одинокий
Полон грусти безнадёжной,
Горьких слёз я лил потоки
На груди подруги нежной.
И любовью неземной
Светят мне глаза голубки.
И коралловые губки
Шепчут: «Я навек с тобой».

— Мы навек с тобой, — орал Ходоунский. — Всё, что я услышу по телефону, тут же
всё вам расскажу. Начхать мне на присягу!
Балоун в углу испуганно крестился и молился вслух:
— Матерь божия, не отвергай моей мольбы! Но милостиво внемли мне! Утешь меня,
милостивая! Помоги мне, несчастному! Взываю к тебе с верой живой, надеждой крепкой и
любовью горячей! Взываю к тебе в юдоли печали моей. Царица небесная! Заступись за меня,
дабы милостию божией под покровом твоим до конца живота моего пребывал!
Благословенная дева Мария и впрямь ходатайствовала за него, потому что
вольноопределяющийся вытащил из своего видавшего виды походного мешка несколько
коробочек сардин и каждому дал по коробочке.
Балоун отважно открыл чемоданчик поручика Лукаша и положил туда с неба упавшие
сардинки.
Однако когда все открыли коробочки и с наслаждением начали есть, Балоун поддался
искушению, открыл чемоданчик и затем коробочку и жадно проглотил сардинки.
И тут благословенная и сладчайшая дева Мария от него отвернулась. Только он допил
масло из жестянки, к вагону подлетел батальонный ординарец Матушич и заорал:
— Балоун, живо неси сардинки своему обер-лейтенанту!
— Теперь посыплются оплеухи, — сказал писарь Ванек.
— С пустыми руками уж лучше не ходи, — посоветовал Швейк, — возьми, по крайней
мере, пять пустых жестянок.
— В чём вы провинились, отчего это бог вас так наказывает? — сочувственно спросил
вольноопределяющийся. — В прошлом вы, несомненно, содеяли большой грех. Не
совершили ли вы святотатства? Уж не стащили ли вы у своего приходского священника
окорок, коптившийся в печной трубе? Может быть, вы забрались к нему в погреб и выпили
церковное вино? А может, вы ещё мальчишкой лазили за грушами в его сад?
Балоун сокрушённо замахал руками. Лицо его выражало совершенное отчаяние.
Душераздирающий вид этого затравленного человека взывал: «Когда же настанет конец
моим страданиям?»
— Понимаю, — догадался вольноопределяющийся, словно услышав вопль несчастного
Балоуна. — Вы, дружище, потеряли связь с господом богом. Вы не можете умолить бога,