Page 36 - Сказки об Италии

шляпе. Он держит руки в карманах жилета, это делает его еще более широким и угловатым.
На нем белый костюм и белые же ботинки с мягкими подошвами. Рот его болезненно
приоткрыт, видны желтые неровные зубы, на верхней губе неприятно топорщатся темные
усы, редкие и жесткие, он дышит часто и напряженно, нос его вздрагивает, но усы не
шевелятся. Идет он, уродливо выворачивая короткие ноги, его огромные глаза скучно
смотрят в землю. На этом маленьком теле — много больших вещей: велик золотой перстень
с камеей на безымянном пальце левой руки, велик золотой, с двумя рубинами, жетон на
конце черной ленты, заменяющей цепочку часов, а в синем галстуке слишком крупен опал,
несчастливый камень.
И еще третья фигура, не спеша, входит на террасу, тоже старуха, маленькая и круглая, с
добрым красным лицом, с бойкими глазами, должно быть — веселая и болтливая.
Они проходят по террасе в дверь отеля, точно люди с картин Гогарта: некрасивые,
печальные, смешные и чужие всему под этим солнцем, — кажется, что всё меркнет и
тускнеет при виде их.
Это — голландцы, брат и сестра, дети торговца бриллиантами и банкира, люди очень
странной судьбы, если верить тому, что насмешливо рассказано о них.
Ребенком горбун был тих, незаметен, задумчив и не любил игрушек. Это ни в ком,
кроме сестры, не возбуждало особенного внимания к нему — отец и мать нашли, что таков и
должен быть неудавшийся человек, но у девочки, которая была старше брата на четыре года,
его характер возбуждал тревожное чувство.
Почти все дни она проводила с ним, стараясь всячески возбудить в нем оживление,
вызвать смех, подсовывала ему игрушки, — он складывал их, одну на другую, строя какие-то
пирамиды, и лишь очень редко улыбался насильственной улыбкой, обычно же смотрел на
сестру, как на всё, — невеселым взглядом больших глаз, как бы ослепленных чем-то; этот
взгляд раздражал ее.
— Не смей так смотреть, ты вырастешь идиотом! — кричала она, топая ногами, щипала
его, била, он хныкал, защищал голову, взбрасывая длинные руки вверх, но никогда не убегал
от нее и не жаловался на побои.
Позднее, когда ей показалось, что он может понимать то, что для нее было уже ясно,
она убеждала его:
— Если ты урод — ты должен быть умным, иначе всем будет стыдно за тебя, папе,
маме и всем! Даже люди станут стыдиться, что в таком богатом доме есть маленький уродец.
В богатом доме всё должно быть красиво или умно — понимаешь?
— Да, — серьезно говорил он, склоняя свою большую голову набок и глядя в лицо ей
темным взглядом неживых глаз.
Отец и мать любовались отношением девочки к брату, хвалили при нем ее доброе
сердце, и незаметно она стала признанной наперсницей горбуна — учила его пользоваться
игрушками, помогала готовить уроки, читала ему истории о принцах и феях.
Но, как и раньше, он складывал игрушки высокими кучами, точно стараясь достичь
чего-то, а учился невнимательно и плохо, только чудеса сказок заставляли его нерешительно
улыбаться, и однажды он спросил сестру:
— Принцы бывают горбаты?
— Нет.
— А рыцари?
— Конечно — нет!
Мальчик устало вздохнул, а она, положив руку на его жесткие волосы, сказала:
— Но мудрые волшебники всегда горбаты.
— Значит — я буду волшебником, — покорно заметил горбун, а потом, подумав,
прибавил:
— А феи — всегда красивы?
— Всегда.
— Как ты?