Page 41 - Сказки об Италии

Он приподнял горб и ушел, а через некоторое время сестра узнала, что земля куплена и,
более того, землекопы уже роют рвы под фундамент, десятки телег свозят кирпич, камень,
железо и дерево.
— Ты всё еще чувствуешь себя мальчишкой? — спросила она. — Ты думаешь, это
игра?
Он молчал.
Раз в неделю его сестра — сухая, стройная и гордая — отправлялась за город в
маленькой коляске, сама правя белой лошадью, и, медленно проезжая мимо работ, холодно
смотрела, как красное мясо кирпичей связывается сухожилиями железных балок, а желтое
дерево ложится в тяжелую массу нервными нитями. Она видела издали фигуру брата,
похожего на краба, он ползал по лесам, с тростью в руке, в измятой шляпе, пыльный, серый,
точно паук; потом, дома, она пристально смотрела в его возбужденное лицо, в темные глаза
— они стали мягче и яснее.
— Нет, — тихо говорил он, — я хорошо придумал, одинаково хорошо для вас и для
нас! Это чудесное дело — строить, и мне кажется, что я скоро буду считать себя счастливым
человеком…
Она спросила, загадочно измеряя глазами его уродливое тело:
— Счастливым?
— Да! Знаешь — люди, которые работают, совершенно не похожи на нас, они
возбуждают особенные мысли. Как хорошо, должно быть, чувствует себя каменщик, проходя
по улицам города, где он строил десятки домов! Среди рабочих — много социалистов, они,
прежде всего, трезвые люди, и, право, у них есть свое чувство достоинства. Иногда мне
кажется, что мы плохо знаем свой народ…
— Странно ты говоришь, — заметила она.
Горбун оживал, становясь с каждым днем всё разговорчивее:
— В сущности, всё идет так, как хотелось тебе: вот я становлюсь мудрым
волшебником, освобождая город от уродов, ты же могла бы, если б хотела, быть доброй
феей! Почему ты не отвечаешь?
— Мы поговорим об этом после, — сказала она, играя золотой цепью часов.
Однажды он заговорил языком, совершенно незнакомым ей:
— Может быть, я виноват перед тобою больше, чем ты предо мною…
Она удивилась:
— Я — виновата? Пред тобою?
— Подожди! Честное слово — я не так виноват, как ты думаешь! Ведь я хожу плохо,
быть может, я толкнул его тогда, — но тут не было злого намерения, нет, поверь! Я гораздо
более виновен в том, что хотел испортить руку, которою ты ударила меня…
— Оставим это! — сказала она.
— Мне кажется — нужно быть добрее! — бормотал горбун. — Я думаю, что добро —
не сказка, оно возможно…
Огромное здание за городом росло с великою быстротой, ширилось по жирной земле и
поднималось в небо, всегда серое, всегда грозившее дождем.
Однажды на работы явилась кучка официальных людей, они осмотрели построенное и,
тихо поговорив между собою, запретили строить далее.
— Это сделала ты! — закричал горбун, бросаясь на сестру и схватив ее за горло
длинными, сильными руками, но откуда-то явились чужие люди, оторвали его от нее, и
сестра сказала им:
— Вы видите, господа, что он действительно ненормален и опека необходима! Это
началось с ним тотчас после смерти отца, которого он страстно любил, спросите слуг — они
все знают о его болезни. Они молчали до последнего времени — это добрые люди, им дорога
честь дома, где многие из них живут с детства. Я тоже скрывала несчастие — ведь нельзя
гордиться тем, что брат безумен…
У него посинело лицо и глаза выкатились из орбит, когда он слушал эту речь, он