Page 64 - Сказки об Италии

с собою ни денег, ни подарков. И снова стала жить среди своих, — как всегда, веселая,
доступная всем радостям.
Но вот однажды в праздник, когда люди выходили из церкви, кто-то заметил
удивленно:
— Смотрите-ка, — Нина становится совсем точно мать!
Это была правда, как майский день: дочь Нунчи незаметно для людей разгорелась
звездою, такою же яркой, как мать. Ей было только четырнадцать лет, но — очень рослая,
пышноволосая, с гордыми глазами — она казалась значительно старше и вполне готовой
быть женщиной.
Даже сама Нунча удивилась, присмотревшись к ней:
— Святая мадонна! Неужели ты, Нина, хочешь быть красивей меня?
Девушка, улыбаясь, ответила:
— Нет, только такой, как ты, этого и для меня довольно…
И тогда впервые на лице веселой женщины люди увидали тень грусти, а вечером она
сказала подругам:
— Вот наша жизнь! Не успеешь допить свой стакан до половины, а к нему уже
потянулась новая рука…
Разумеется, сначала не заметно было и тени соперничества между матерью и Ниной, —
дочь вела себя скромно, бережно, смотрела на мир сквозь ресницы и пред мужчинами
неохотно открывала рот; а глаза матери горели всё жадней, и всё призывней звучал ее голос.
Люди вспыхивали около нее, как паруса на рассвете, когда их коснется первый луч
солнца, и это верно: для многих Нунча была первым лучом дня любви, многие благодарно
молчали о ней, видя, как она идет по улице рядом со своею тележкой, стройная, точно мачта,
и голос ее взлетает на крыши домов. Хороша она была и на рынке, когда стояла перед
ярко-разноцветной кучей овощей, точно написанная великим мастером на белом фоне
церковной стены, — ее место было у церкви святого Якова, слева от паперти, она и умерла в
трех шагах от него. Стоит и — точно горит вся, веселыми искрами летают над головами
людей ее бойкие шутки, ее смех и песни, которых она знала тысячи.
Она умела одеться так, что ее красота выигрывала, как доброе вино в стакане хорошего
стекла: чем прозрачнее стекло — тем лучше оно показывает душу вина, цвет всегда
дополняет запах и вкус, доигрывая до конца ту красную песню без слов, которую мы пьем
для того, чтоб дать душе немножко крови солнца. Вино, о господи! Мир со всем его шумом и
суетою не стоил бы ослиного копыта, не имей человек сладкой возможности оросить свою
бедную душу хорошим стаканом красного вина, которое, подобно святому причастию,
очищает нас от злого праха грехов и учит любить и прощать этот мир, где довольно-таки
много всякой дряни… Вы только посмотрите сквозь ваш стакан на солнце, — вино
расскажет вам такие сказки…
Стоит Нунча на солнце, зажигая веселые мысли и желание нравиться ей, — пред
красивой женщиной стыдно быть незаметным человеком и всегда хочется прыгнуть выше
самого себя. Много доброго сделано было Нунчей, много сил разбудила она и влила в жизнь.
Хорошее всегда зажигает желание лучшего.
Да, а около матери всё чаще является дочь, скромная, как монахиня или как нож в
ножнах. Мужчины смотрят, сравнивают, и, может быть, некоторым становится понятно,
что́ иногда чувствует женщина и как обидно ей жить.
Идет время, всё ускоряя свой торопливый, мелкий шаг, золотыми пылинками в красном
луче солнца мелькают во времени люди. Нунча всё чаще сдвигает густые брови, а порою,
закусив губу, смотрит на дочь, как игрок на другого, стараясь догадаться, каковы его
карты…
Проходит год, два, — дочь всё ближе к матери и — дальше от нее. Уже всем заметно,
что парни не знают, куда смотреть ласковей — на ту или эту. А подруги, — друзья и подруги
любят укусить там, где чешется, — подруги спрашивают:
— Что, Нунча, гасит тебя дочь?