Page 68 - Сказки об Италии

— Их воровали, точно кур…
— Хотя они больше похожи на лисиц…
Старик замолчал, зажег трубку, — в неподвижном воздухе повисло белое облако
сладкого дыма. Вспыхивает огонь, освещая кривой темный нос и коротко остриженные усы
под ним.
— Ну, что же далее? — сонно спросил солдат.
— Слушать надо молча…
В трепете Сириуса такое напряжение, точно гордая звезда хочет затмить блеск всех
светил. Море осеяно золотой пылью, и это почти незаметное отражение небес немного
оживляет черную, немую пустыню, сообщая ей переливчатый, призрачный блеск. Как будто
из глубин морских смотрят в небо тысячи фосфорически сияющих глаз…
— Я слушаю, — нетерпеливо нарушил солдат обиженное, рыбье молчание рыбака, и не
спеша, негромко, старик начал сплетать повествование о том, что все и всегда будут слушать
внимательно.
— Лет сто тому назад, вон там на горе, где густые сосны, жили греки Экеллани,
горбатый старик, колдун и контрабандист, а у него — сын Аристидо, охотник, — тогда на
острове еще водились козы. В ту пору здесь самой богатой семьей были Гальярди, — теперь
они носят прозвище деда — Сенцамане, — половина виноградников была в их руках, восемь
подвалов имели они и более тысячи бочек. Тогда наше белое вино ценилось даже во
Франции, где, как я слышал, ничего не умеют ценить, кроме вина. Эти французы все игроки
и пьяницы, они проиграли в карты сатане даже голову короля своего…
Солдат тихонько засмеялся, и, отвечая его смеху, где-то близко всплеснула вода; оба
молча насторожились, вытянув шеи к морю, а от берега кольцами уходила тихая рябь.
— Это — черния пробует наживу на крючках…
— Продолжай…
— Да… Гальярди. Их было трое братьев, — история говорит о среднем, Карлоне, как
его назвали за огромный рост и потрясающий голос. Он выбрал себе для сердца бедную
девушку Джулию, дочь кузнеца, очень умную девушку, — силачи ведь не бывают умными.
Что-то мешало им жениться, и они томились, ожидая дня своей свадьбы, а сын грека — не
дремал, ему тоже нравилась Джулия. Он долго старался о том, чтоб она полюбила его, но не
имел успеха и решил опозорить девушку, рассчитав, что Карлоне Гальярди откажется от
порочной и тогда ему легко будет взять ее. В то время было строже, чем теперь…
— Н-ну, и теперь…
— Распутство — веселье богатых, а мы здесь все бедные, — сурово сказал старик и
продолжал, точно себе самому напоминая прошлое:
— Однажды, когда девушка собирала срезанные ветки лоз, — сын грека, как будто
оступившись, свалился с тропы над стеною ее виноградника и упал прямо к ногам ее, а она,
как хорошая христианка, наклонилась над ним, чтоб узнать, нет ли ран. Стоная от боли, он
просил ее:
— «Джулия, не зови людей на помощь, прошу тебя! Я боюсь, — если ревнивый жених
твой увидит меня рядом с тобою — он меня убьет… Дай мне отдохнуть, я уйду…»
— Положив голову на колени ей, он притворился потерявшим сознание; а она,
испуганная, закричала о помощи, но, когда прибежали люди, — он вдруг вскочил на ноги,
здоровешенек, но будто бы очень смущенный, и начал кричать о своей любви, о своих
честных намерениях, клялся, что прикроет позор девушки браком, — поставил дело так,
словно он, утомленный ласками Джулии, заснул на коленях ее. Простодушные люди
поверили ему, несмотря на гнев девушки, забыв о том, что ведь она сама звала на помощь, —
никто не знал, что характер грека зовется хитростью. Греков крестил чёрт для того, чтобы
лучше запутать все дела христиан. Девушка клянется, что грек — лжет, а он убеждает людей,
что Джулии стыдно признать правду, что она боится тяжелой руки Карлоне; он одолел, а
девушка стала как безумная, и все пошли в город, связав ее, потому что она кидалась на
людей с камнем в руке. А Карлоне уже услыхал ее крики, бросился встречу ей, но когда ему