Page 109 - Вино из одуванчиков

недурно играю?

Они оба посмеялись. Билл откинулся на стуле и впервые за много
месяцев смех его звучал естественно. Потом мисс Лумис обеими руками
взяла свою чашку и заглянула в нее.
— А знаете, хорошо, что мы встретились так поздно. Не хотела бы я
встретить вас, когда мне был двадцать один год и я была совсем глупенькая.
— Для хорошеньких девушек в двадцать один год существуют особые
законы.
— Так вы думаете, я была хорошенькая? Он добродушно кивнул.
— Да с чего вы это взяли? — спросила она. — Вот вы увидели
дракона, он только что съел лебедя; можно ли судить о лебеде по
нескольким перышкам, которые прилипли к пасти дракона? А ведь только
это и осталось — дракон, весь в складках и морщинах, который сожрал
бедную лебедушку. Я не вижу ее уже много-много лет. И даже не помню,
как она выглядела. Но я ее чувствую. Внутри она все та же, все еще жива,
ни одно перышко не слиняло. Знаете, в иное утро, весной или осенью, я
просыпаюсь и думаю: вот сейчас побегу через луга в лес и наберу
земляники! Или поплаваю в озере, или стану танцевать всю ночь напролет,

до самой зари! И вдруг спохватываюсь. Ах ты, пропади все пропадом! Да
ведь он меня не выпустит, этот дряхлый развалина-дракон. Я как принцесса
в рухнувшей башне — выйти невозможно, знай себе сиди да жди
Прекрасного принца.
— Вам бы книги писать.
— Дорогой мой мальчик, я и писала. Что еще оставалось делать старой
деве? До тридцати лет я была легкомысленной дурой, только и думала, что
о забавах, развлечениях да танцульках. А потом единственному человеку,
которого я по-настоящему полюбила, надоело меня ждать, и он женился на
другой. И тут назло самой себе я решила: раз не вышла замуж, когда
улыбнулось счастье, — поделом тебе, сиди в девках! И принялась
путешествовать. На моих чемоданах запестрели разноцветные наклейки.

Побывала я в Париже, в Вене, в Лондоне — и всюду одна да одна, и тут
оказалось: быть одной в Париже ничуть не лучше, чем в Гринтауне, штат
Иллинойс. Все равно где — важно, что ты одна. Конечно, остается вдоволь
времени размышлять, шлифовать свои манеры, оттачивать остроумие. Но
иной раз я думаю: с радостью отдала бы острое словцо или изящный
реверанс за друга, который остался бы со мной на субботу и воскресенье
лет эдак на тридцать.
Они молча допили чай.
— Вот какой приступ жалости к самой себе, — добродушно сказала