Page 115 - Вино из одуванчиков

стремительно, что казалось, его вот-вот разорвет на части. То и дело менял

работу — бросит все и перейдет на новое место, а однажды сбежал и от
меня, потому что я была еще сумасбродней его, нипочем не соглашалась
стать степенной мужней женой. Вот так все и кончилось. И я никак не
ждала, что в один прекрасный день вновь увижу его живым. Но вы живой,
и нрав у вас тоже горячий и неуемный и вы такой же неуклюжий и вместе с
тем изящный. И я заранее знаю, как вы поступите, когда вы и сами еще об
этом не догадываетесь, и, однако, всякий раз вам поражаюсь. Я всю жизнь
считала, что перевоплощение — бабьи сказки, а вот на днях вдруг
подумала: а что, если взять и крикнуть на улице: «Роберт! Роберт!» — не
обернется ли на этот зов Уильям Форестер?
— Не знаю, — сказал он.
— И я не знаю. Потому-то жизнь так интересна.

Август почти кончился. По городу медленно плыло первое прохладное
дыхание осени, яркая зелень листвы потускнела, а потом деревья
вспыхнули буйным пламенем, горы и холмы зарумянились, заиграли всеми
красками, а пшеничные поля побурели. Дни потекли знакомой

однообразной чередой, точно писарь выводил ровным круглым почерком
букву за буквой, строку за строкой.
Как-то раз Уильям Форестер шагал по хорошо знакомому саду и еще
издали увидел, что Элен Лумис сидит за чайным столом и старательно что-
то пишет. Когда Билл подошел, она отодвинула перо и чернила.
— Я вам писала, — сказала она.
— Не стоит трудиться — я здесь.
— Нет, это письмо особенное. Посмотрите. — Она показала Биллу
голубой конверт, только что заклеенный и аккуратно разглаженный
ладонью. — Запомните, как оно выглядит. Когда почтальон принесет вам
его, это будет означать, что меня уже нет в живых.
— Ну что это вы такое говорите!

— Садитесь и слушайте. Он сел.
— Дорогой мой Уильям, — начала она, укрывшись под тенью летнего
зонтика. — Через несколько дней я умру. Нет, не перебивайте меня. — Она
предостерегающе подняла руку. — Я не боюсь. Когда живешь так долго,
теряешь многое, в том числе и чувство страха. Никогда в жизни не любила
омаров — может, потому что не пробовала. А в день, когда мне
исполнилось восемьдесят, решила — дай-ка отведаю. Не скажу, чтобы я их
так сразу и полюбила, но теперь я хоть знаю, каковы они на вкус, и не
боюсь больше. Так вот, думаю, и смерть вроде омара, и уж как-нибудь я с