Page 60 - Герой нашего времени

руку, и мы пошли в ресторацию завтракать; он ужасно беспокоился о жене. «Как она
перепугалась нынче ночью! – говорил он, – ведь надобно ж, чтоб это случилось именно тогда,
как я в отсутствии». Мы уселись завтракать возле двери, ведущей в угловую комнату, где
находилось человек десять молодежи, в числе которых был и Грушницкий. Судьба вторично
доставила мне случай подслушать разговор, который должен был решить его участь. Он меня
не видал, и, следственно, я не мог подозревать умысла; но это только увеличивало его вину в
моих глазах.
– Да неужели в самом деле это были черкесы? – сказал кто-то, – видел ли их кто-нибудь?
– Я вам расскажу всю историю, – отвечал Грушницкий, – только, пожалуйста, не
выдавайте меня; вот как это было: вчерась один человек, которого я вам не назову, приходит
ко мне и рассказывает, что видел в десятом часу вечера, как кто-то прокрался в дом к
Лиговским. Надо вам заметить, что княгиня была здесь, а княжна дома. Вот мы с ним и
отправились под окна, чтоб подстеречь счастливца.
Признаюсь, я испугался, хотя мой собеседник очень был занят своим завтраком: он мог
услышать вещи для себя довольно неприятные, если б неравно Грушницкий отгадал истину;
но ослепленный ревностью, он и не подозревал ее.
– Вот видите ли, – продолжал Грушницкий, – мы и отправились, взявши с собой ружье,
заряженное холостым патроном, только так, чтобы попугать. До двух часов ждали в саду.
Наконец – уж бог знает откуда он явился, только не из окна, потому что оно не отворялось, а
должно быть, он вышел в стеклянную дверь, что за колонной, – наконец, говорю я, видим мы,
сходит кто-то с балкона… Какова княжна? а? Ну, уж признаюсь, московские барышни! после
этого чему же можно верить? Мы хотели его схватить, только он вырвался и, как заяц,
бросился в кусты; тут я по нем выстрелил.
Вокруг Грушницкого раздался ропот недоверчивости.
– Вы не верите? – продолжал он, – даю вам честное благородное слово, что все это сущая
правда, и в доказательство я вам, пожалуй, назову этого господина.
– Скажи, скажи, кто ж он! – раздалось со всех сторон.
– Печорин, – отвечал Грушницкий.
В эту минуту он поднял глаза – я стоял в дверях против него; он ужасно покраснел. Я
подошел к нему и сказал медленно и внятно:
– Мне очень жаль, что я вошел после того, как вы уж дали честное слово в
подтверждение самой отвратительной клеветы. Мое присутствие избавило бы вас от лишней
подлости.
Грушницкий вскочил с своего места и хотел разгорячиться.
– Прошу вас, – продолжал я тем же тоном, – прошу вас сейчас же отказаться от ваших
слов; вы очень хорошо знаете, что это выдумка. Я не думаю, чтобы равнодушие женщины к
вашим блестящим достоинствам заслуживало такое ужасное мщение. Подумайте
хорошенько: поддерживая ваше мнение, вы теряете право на имя благородного человека и
рискуете жизнью.
Грушницкий стоял передо мною, опустив глаза, в сильном волнении. Но борьба совести
с самолюбием была непродолжительна. Драгунский капитан, сидевший возле него, толкнул
его локтем; он вздрогнул и быстро отвечал мне, не поднимая глаз:
– Милостивый государь, когда я что говорю, так я это думаю и готов повторить… Я не
боюсь ваших угроз и готов на все…
– Последнее вы уж доказали, – отвечал я ему холодно и, взяв под руку драгунского
капитана, вышел из комнаты.
– Что вам угодно? – спросил капитан.
– Вы приятель Грушницкого – и, вероятно, будете его секундантом?
Капитан поклонился очень важно.
– Вы отгадали, – отвечал он, – я даже обязан быть его секундантом, потому что обида,
нанесенная ему, относится и ко мне: я был с ним вчера ночью, – прибавил он, выпрямляя свой
сутуловатый стан.