Page 62 - Герой нашего времени

признаки тайного страха. Зачем вы сами назначили эти роковые шесть шагов? Вы думаете, что
я вам без спора подставлю свой лоб… но мы бросим жребий!.. и тогда… тогда… что, если его
счастье перетянет? если моя звезда наконец мне изменит?.. И не мудрено: она так долго
служила верно моим прихотям; на небесах не более постоянства, чем на земле.
Что ж? умереть так умереть! потеря для мира небольшая; да и мне самому порядочно уж
скучно. Я – как человек, зевающий на бале, который не едет спать только потому, что еще нет
его кареты. Но карета готова… прощайте!..
Пробегаю в памяти все мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил? для
какой цели я родился?.. А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое,
потому что я чувствую в душе моей силы необъятные… Но я не угадал этого назначения, я
увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных; из горнила их я вышел тверд и
холоден, как железо, но утратил навеки пыл благородных стремлений – лучший свет жизни. И
с той поры сколько раз уже я играл роль топора в руках судьбы! Как орудие казни, я упадал на
голову обреченных жертв, часто без злобы, всегда без сожаления… Моя любовь никому не
принесла счастья, потому что я ничем не жертвовал для тех, кого любил: я любил для себя, для
собственного удовольствия: я только удовлетворял странную потребность сердца, с
жадностью поглощая их чувства, их радости и страданья – и никогда не мог насытиться. Так,
томимый голодом в изнеможении засыпает и видит перед собой роскошные кушанья и
шипучие вина; он пожирает с восторгом воздушные дары воображения, и ему кажется легче;
но только проснулся – мечта исчезает… остается удвоенный голод и отчаяние!
И, может быть, я завтра умру!.. и не останется на земле ни одного существа, которое бы
поняло меня совершенно. Одни почитают меня хуже, другие лучше, чем я в самом деле…
Одни скажут: он был добрый малый, другие – мерзавец. И то и другое будет ложно. После
этого стоит ли труда жить? а все живешь – из любопытства: ожидаешь чего-то нового…
Смешно и досадно!
Вот уже полтора месяца, как я в крепости N; Максим Максимыч ушел на охоту… я один;
сижу у окна; серые тучи закрыли горы до подошвы; солнце сквозь туман кажется желтым
пятном. Холодно; ветер свищет и колеблет ставни… Скучно! Стану продолжать свой журнал,
прерванный столькими странными событиями.
Перечитываю последнюю страницу: смешно! Я думал умереть; это было невозможно: я
еще не осушил чаши страданий, и теперь чувствую, что мне еще долго жить.
Как все прошедшее ясно и резко отлилось в моей памяти! Ни одной черты, ни одного
оттенка не стерло время!
Я помню, что в продолжение ночи, предшествовавшей поединку, я не спал ни минуты.
Писать я не мог долго: тайное беспокойство мною овладело. С час я ходил по комнате; потом
сел и открыл роман Вальтера Скотта, лежавший у меня на столе: то были «Шотландские
пуритане»; я читал сначала с усилием, потом забылся, увлеченный волшебным вымыслом…
Неужели шотландскому барду на том свете не платят за каждую отрадную минуту, которую
дарит его книга?..
Наконец рассвело. Нервы мои успокоились. Я посмотрелся в зеркало; тусклая бледность
покрывала лицо мое, хранившее следы мучительной бессонницы; но глаза, хотя окруженные
коричневою тенью, блистали гордо и неумолимо. Я остался доволен собою.
Велев седлать лошадей, я оделся и сбежал к купальне. Погружаясь в холодный кипяток
нарзана, я чувствовал, как телесные и душевные силы мои возвращались. Я вышел из ванны
свеж и бодр, как будто собирался на бал. После этого говорите, что душа не зависит от тела!..
Возвратясь, я нашел у себя доктора. На нем были серые рейтузы, архалук и черкесская
шапка. Я расхохотался, увидев эту маленькую фигурку под огромной косматой шапкой: у него
лицо вовсе не воинственное, а в этот раз оно было еще длиннее обыкновенного.
– Отчего вы так печальны, доктор? – сказал я ему. – Разве вы сто раз не провожали
людей на тот свет с величайшим равнодушием? Вообразите, что у меня желчная горячка; я
могу выздороветь, могу и умереть; то и другое в порядке вещей; старайтесь смотреть на меня,
как на пациента, одержимого болезнью, вам еще неизвестной, – и тогда ваше любопытство