Page 111 - Мертвые души

бы слишком на пять таких имений, какое было Плюшкина, но человека трудно чем-нибудь
накормить. Не довольствуясь этим, Плюшкин ходил каждый день по улицам своей деревни,
[тщательно] заглядывал под мостики, под перекладины, и всё, что ни попадалось ему: старая
подошва, бабья тряпка, железный гвоздь, глиняный черепок, всё это он тащил к себе и
складывал в ту кучу, которую Чичиков заметил в углу комнаты. “Вон уж рыболов пошел на
охоту!” говорил мужик, когда завидывал его, идущего на добычу. В самом деле, это был
самый деятельный полицмейстер на деревне и после него решительно уже незачем было месть
улицы. Какой-то проезжий офицер потерял шпору, [решительно уже ничего не оставалось на
улицах. Незачем было и месть их. Какой-то офицер, Изюмского гусарского полка что ли,
потерял на дороге шпору, ] шпора эта отправилась в известную кучу. Если баба, как-нибудь
зазевавшись у колодца, оставляла ведро, он утаскивал и ведро. Впрочем, если приметивший
мужик тут же уличал его, он не спорил и отдавал похищенную вещь. Но чуть только[Но когда
уже] эта вещь попала в кучу, он божился, что она его, куплена им тогда-то, у того-то, или
досталась от деда. В комнате своей он подымал с пола всё, что ни видел: сургучик, лоскуточек
бумаги, перышко, и всё это клал или на бюро или на окошко.

А ведь было время, когда он был только бережливым хозяином! Был женат и семьянин, и
сосед заезжал к нему сытно пообедать, слушать и учиться у него хозяйству и мудрой скупости.
Всё текло живо и совершалось размеренным ходом: двигались мельницы, валяльни,
[прядильные] суконная фабрика, столярные станки, прядильни. Везде, во всё входил зоркий
взгляд хозяина и, как трудолюбивый паук, бегал хлопотливо, но покойно, по всем концам
своей хозяйственной паутины. Никакие слишком сильные чувства не отражались в чертах
лица его, но в глазах был виден ум; опытностью и познанием света была проникнута речь его,
и гостю было приятно слушать его. [“Все текло ~ слушать его” вписано. ] Приветливая и
говорливая хозяйка славилась хлебосольством; на встречу выходили две миловидные дочки,
обе белокурые, свежие, как розы, вбегал сын, разбитной мальчишка, и целовался со всеми,
мало обращая на то внимания, рад ли или не рад был этому гость. В доме были открыты все
окна, антресоли были заняты квартирою учителя француза, который славно брился и был
большой стрелок: почти к каждому обеду приносил уток или тетерек, а иногда и одни
воробьиные яйца, из которых заказывал себе яичницу, потому что никто больше в целом доме
ее не ел. На антресолях тоже жила его компатриотка наставница двух девиц, которая, впрочем,
несколько странно была устроена: была совершенно ровная снизу до верху, без всякой талии.
Таких француженок нет во Франции. По крайней мере, мне не случалось видеть. За обед не
садилось меньше десяти человек, и почти столько же подавалось блюд. Сам хозяин являлся к
столу в сюртуке, хотя несколько поношенном, но опрятном, локти были в порядке; нигде
никакой заплаты. Но добрая хозяйка умерла; часть ключей, а с ними и мелких забот[и
маленькие заботы] перешли к нему. Плюшкин стал беспокойнее и как все вдовцы
подозрительнее и скупее. На старшую дочь Александру Степановну он не мог во всем
положиться, да и был прав, потому что Александра Степановна скоро убежала с
штаб-ротмистром какого-то бог весть кавалерийского полка[с штаб-ротмистром
кононерского полка] и перевенчалась с ним где-то наскоро, в какой-то деревенской церкви,
ибо Александра Степановна знала, что отец не любит офицеров по странному
предубеждению, [что] будто бы военные должны быть картежники или мотишки. Отец послал
ей[Папенька послал ей] на дорогу проклятие и уже не заботился о ней больше. В доме стало
еще пуще. Во владельце [его] стала заметнее обнаруживаться скупость, сверкнувшая в
жестких волосах его седина — верная подруга ее, [верная ее подруга] — помогала ей еще
более развиться. Учитель француз был отпущен, потому что сыну пора была на службу; мадам
была прогнана, потому что оказалась не безгрешною в похищении Александры Степановны.
Сын, будучи отправлен в губернский город в Палату, с тем, чтобы там узнать существенную и
дельную службу, вместо этого определился в полк и написал к отцу уже по своем
определении, прося у него денег на обмундировку. Весьма естественно, что он получил на это
то, что называют в простонародии: шиш. [Очень естественно, что он получил на это шиш. ]