Page 125 - Мертвые души

отечеству. Потом взаимно осведомились о здоровье, оказалось, что у обоих побаливала
поясница. Оба взаимно изъявили соболезнование и приписали это сидячей жизни. Чичиков
обратился с вопросом о здоровье к Собакевичу. [Вместо “и оба ~ Собакевичу”: сказавши:
“Сколько зим-то мы с вами, Павел Иванович, не видались. Садитесь-ка, батюшка, знаем, всё
знаем. Благое дело сделали: совершили покупочку. Похвально, похвально”. Герой наш, хотя
слова председателя, конечно, ничего не могли заключать в себе такого, однако ж, при слове
покупочка, немножко как-то смутился, сказал “да” и спросил тотчас о здоровье; узнавши же,
что у председателя побаливает только одна поясница, он пожалел душевно и обратился с тем
же к Собакевичу; а. и оба поцеловались почти в засос. Председатель, казалось, был уже
предуведомлен Собакевичем, потому что поздравил и т. д. как в тексте. ]

“Слава богу, не пожалуюсь”, сказал Собакевич. И точно, не на что было жаловаться:
скорее железо могло простудиться и кашлять, чем этот на диво сформованный помещик.

“Да, вы всегда славились здоровьем”, сказал председатель: “и покойный ваш батюшка
тоже был крепкий человек”.

“Да, на медведя один хаживал”, отвечал Собакевич.

“Мне кажется, однако же”, сказал председатель, “что вы бы тоже повалили медведя, если
бы захотели выйти против него”.

“Нет, не повалю”, отвечал Собакевич: “покойник был меня покрепче”.

Председатель, обратившись к Чичикову, опять произнес: “Этаким-то образом. Так вот
вы, Павел Иванович, в наших местах сделали приобретение”.[обратившись к Чичикову,
заговорил снова о покупке, сказавши, что всегда приятно слышать, как хороший человек
что-нибудь приобретает. ]

“Да если б вы знали, Иван Григорьевич, [знали, Дементий Игнатьевич] чту за
приобретение!” сказал Собакевич с тем же своим неподвижным видом: “всё мастеровой
народ. Просто золото. Ведь я им продал и каретника Михеева”.

“Нет? Будто и его продали? Я знаю каретника Михеева, славный мастер. Он мне дрожки
переделал. Только, позвольте, как же… Ведь вы, мне кажется, сказывали, что он умер?”

“Кто, Михеев умер?” сказал Собакевич, ничуть не изменившись и не смешавшись.
[“ничуть со смешавшись” вписано. ] “Это его брат умер, а он преживехонький и стал еще
здоровее прежнего. На днях такую бричку наладил, какой и в Москве[что и в Москве] не
сделать. Ему бы по-настоящему только на одного государя и работать”.

“Да, Михеев славный мастер”, отозвался председатель, “я даже удивляюсь, [Вместо “Да,
Михеев ~ удивляюсь”: Я признаюсь, даже удивляюсь] как вы могли с ним расстаться”.

“Да будто[Как будто] один Михеев! Авдеев Толстое брюхо, Парамон Кирпичник,
Телятников Максим, сапожник — ведь все пошли, всех продал”.

А когда председатель спросил, зачем же они пошли, будучи людьми
необходимыми[зачем он продал самых необходимых] для дому мастеровых, Собакевич
отвечал, махнувши рукой: “А так, просто, нашла дурь. Давай, говорю, продам, — и продал
сдуру”. За сим он повесил голову так, как бы сам раскаивался в этом деле, и прибавил: “Вот и
седой человек, а до сих пор не набрался ума”.