Page 188 - Мертвые души

взявши в руку сверток, он мог сказать вдруг, сколько в нем фунтов. Что же касается до
обысков, то здесь, как выражались сами даже товарищи, было у него просто собачье чутье.
Нельзя было не изумиться, видя, как у него доставало столько терпения и деятельности, чтобы
ощупать всякую пуговицу, и всё это производилось с самым убийственным хладнокровием,
вежливым до невероятности. И в то время, когда обыскиваемые бесились, выходили из себя и
чувствовали злобное побуждение избить щелчками приятную его физиономию, он, не
изменяясь ни мало ни в лице, ни в вежливых своих поступках, приговаривал только: “Не
угодно ли вам немножко побеспокоиться и привстать” или: “Не угодно ли вам будет,
сударыня, пожаловать в другую комнату; там супруга одного из наших чиновников осмотрит
вас” или: “Позвольте, вот я ножичком немножко пораспорю подкладку вашей шинели”. И,
говоря это, он вытаскивал оттуда шали, платки так же хладнокровно, как будто бы из
собственного сундука. Даже начальники изъяснялись, что это был чорт, а не человек, и что
решительно ничего не могло от него укрыться. Он отыскивал в колесах, дышлах, в лошадиных
ушах и нивесть в каких местах, куды бы никакому автору не пришла мысль забраться, а куда
позволено забираться только таможенным чиновникам, так что бедный, переехавший через
таможню, всё еще в продолжении нескольких минут не мог опомниться и, отирая пот,
выступивший мелкою сыпью по всему телу после таковой проделки, только крестился да
приговаривал с изумлением: “Ну, ну, ну!”, и его положение очень похоже было на положение
школьника, выбежавшего из секретной комнаты, куда начальник призвал его с тем, чтобы
дать кое-какое наставление, но вместо того высек совершенно неожиданным образом. В
непродолжительное[Словом, в непродолжительное] время не было никакого житья[не было
житья] контрабандистам. Это была решительная гроза и отчаяние всего польского жидовства.
Распоряжаясь и служа таким образом, с помощию расторопности, разных конфискованных
товаров и просто отобранных кое-каких вещей, не поступивших в казну во избежание
излишней переписки прочего, и пр<очего>, словом, с помощью того и другого удалось ему
составить опять капиталец, который мог доставить ему опять значение в обществе, если бы не
попутал чорт, по выражению русского человека. [значение в обществе, и, вероятно, значение
это увеличивалось бы потом и более, если бы не подвернулся старый друг человеческого рода,
известный под именем чорта. ] Приращение вышесказанным порядком показалось неизвестно
почему несколько медленным. Говорят, что кто только начал немного входить во вкус в
приобретениях, тому трудно остановиться, пока не съеден будет весь кусок. По этой самой
причине герой наш решился войти[Говорят, кто отведал хотя немного истинного вкуса в
приобретениях, тому трудно остановиться, пока не съеден будет весь кусок. По этой самой
причине герой наш решился войти] в секретные сношения с образовавшимся вновь обществом
контрабандистов. Против соблазнов не устоял также и другой чиновник, его товарищ,
несмотря на то, что волосом был сед. В самом деле, здесь представились такие выгоды в один
год, каких в иной службе не представляются и в десять. Жиды прыгали от радости, что,
наконец, перетащили на свою сторону самого неутомимейшего из своих гонителей. Читатель,
без всякого сомнения, слышал так часто у нас повторяемую историю об остроумно
придуманном путешествии испанских баранов, которые, совершив переход через границу в
двойных тулупчиках, провезли под тулупчиками на несколько миллионов брабантских
кружев. Это происшествие случилось именно тогда, когда Чичиков служил при таможне. Если
бы он не участвовал в сем деле, жидам никогда бы не удалось привести в исполнение
подобное предприятие. После трех или четырех разов бараньего похода через границу у обоих
чиновников очутилось едва ли не по сту тысяч капитальцу. У Чичикова, говорят, даже
немного и более, потому что был молодцеватее. Бог знает, до какой бы еще благословенной
цифры возрос этот капиталец, если бы тот же друг человеческого рода не подвернулся весьма
некстати и не сбил с толку обоих чиновников. Чиновники, как говорится, просто
перебесились, поссорились ни за что. Как-то в жарком разговоре, а может быть отчасти и
выпивши, Чичиков назвал другого чиновника поповичем, а тот, хотя, действительно, был
попович, но, неизвестно почему, обиделся чрезвычайно и ответил ему очень резко и сильно,
именно вот как: “Нет, врешь, я статский советник, а не попович; а вот ты так попович”. И