Page 192 - Мертвые души
P. 192
упоительное, восторженное, вечно зовущее[упоительное, чудное] в сем влечении. И у автора,
пишущего сии строки, есть страсть, — страсть заключать в ясные образы приходящие к нему
мечты и явления в те чудные минуты, когда, вперивши очи в свой иной мир, несется он мимо
земли и в оных чудесных минутах, нисходящих к нему в его бедный чердак, заключена вся
жизнь его и, полный благодарных слез за свой небесный удел, не ищет он ничего в сем мире,
но любит свою бедность сильно, пламенно, как любовник любит свою любовницу. Но
читатель [и] сему не поверит, и в том он прав: всякой есть господин и властен верить и не
верить. Разнообразны, бесчисленны возникают и образуются стремления в человеческих
сердцах и чем они слепее, тем необходимо своеобразней и тем невероятней людям. Но почему
не допустить Чичикову одной преобладающей страсти. Правда, в этом нельзя спорить, что в
страсти к приобретениям есть что-то [такое] отталкивающее, то есть, конечно, если оно будет
сообщено герою поэмы. В натуре — другое дело, в натуре ничего — и множество читателей
оттолкнутся, и уже невольная грусть овладела душою автора. Не потому грустно, не потому
тяжело, что будут недовольны Чичиковым, что не понравится герой поэмы нашей, но потому
грустно и тяжело, что живет в душе такая верная, неизменяющаяся уверенность, что тем
самым героем, тем же самым Чичиковым были бы довольны читатели. Не загляни автор
поглубже в его душу, не шевельни на дне ее того, что ускользает невидимо и прячется от света
[а что прячется под маску], не обнаружь сокровеннейших его мыслей, которых никакому
другу не поверяет человек, а покажи его таким, каким он показался всему городу NN,
Манилову и многим другим помещикам, — и все были бы радешеньки и приняли бы его за
интересного человека. Нет нужды, что ни лицо ни фигура не остались отточенными в головах
их, что он не мечется перед глазами, как живущий человек, зато по окончании чтения они не
растревожены ничем, душа их была покойна и они могут обратиться вновь к мирным
занятиям, то есть сесть за вист, побежать с неразвлеченным вниманием выбрать из
принесенных магазинной девушкой коробов именно что гармонирует более всего с головным
убором и цветом волос, и знает он вас много, мои почтенные читатели, вам бы хотелось чтоб
вас убаюкивали <как> ребенка, вам бы не желалось, чтоб обнаруживали пред вами бедность
жизни, ничтожные страстишки и много много того, чего так много на свете. Зачем, говорите
вы, изображать всё это и обращать в неизгладимые строки, к чему это, разве мы не знаем сами,
что есть много презренного и глупого в жизни. И без того случается нам часто видеть то, что[а.
видеть то, что бы не хотелось видеть] вовсе не утешительно видеть. Лучше нам представлять
что-нибудь хорошее, [а. что-нибудь утешительное] пусть лучше мы позабудемся и вы похожи
с вашим[а. похожи с рассуждениями вашими] стремлением позабыться на помещика,
которому пришел докладывать прикащик, что та и другая часть в хозяйстве идут совершенно
плохо и что если он сам не обратит на это внимания и пожертвует на поправление хотя
половину из принесенного оброка, так скоро и поправить нельзя будет. Да зачем, брат, ты
говоришь мне это? — отвечает помещик, — ведь я и без тебя знаю, что всё идет дурно. Да дай
мне по крайней мере позабыться, я по крайней мере тогда счастлив, я не слышу ничего этого.
И вот те деньги, которые хоть сколько-нибудь поправили бы дело, идут на разные средства
для приведения себя в забвение. А там вдруг неожиданным образом продают его именье с
аукциона, и пошел помещик в одном леггом сертучке забываться по миру с душою, готовой от
крайности на все низости. Еще будет на автора одно обвинение[а. Далее начато: и это
обвинение бу<дет>] и найдутся так называемые патриоты, которые скажут: да ведь это всё
наше, ведь это всё грехи русские, хорошо ли выставлять их, а что скажут и подумают о нас
иностранцы. Ну, против подобного мудрого обвинения автор признается, что даже не
находится и отвечать. Видно придется ему вместо ответа привести двух обитателей одного
незаметного уголка России Писта Пистовича и сына его Феописта Пистовича. Пист Пистович
был характера самого кроткого, какой когда-либо был видыван в человеке. [Всю] жизнь свою
он провел то, что называется халатным образом, состоявшую в беспрерывном хождении по
комнате, в курении трубки и в постоянном размышлении об одном предмете, хотя, конечно,
несколько странном. Именно почему зверь родится нагишем, а не так, как птица, т. е. не
вылупливается так, как птица из яйца. Феопист Пистович был, напротив, то, что по-русски