Page 189 - Мертвые души
P. 189
потом еще прибавил: “Вот, мол, что!” Хотя он срезал и уничтожил его совершенно,
обративши таким образом на него самого приданное название и хотя выражение “Вот, мол,
что” могло иметь сильное значение, но, не удовольствуясь этим, он послал тот же час на него
тайный донос. Впрочем, говорят, что и без того произошла у них сильная ссора за какую-то
крепостную душу женского пола, крепкую бабенку с свежими щеками, как выражались
таможенные чиновники, что будто даже были подкуплены люди несколько поизбить нашего
героя под вечер в темном переулке, но что будто бы крепкою бабенкой не воспользовался ни
Чичиков, ни другой чиновник, а воспользовалось лицо совершенно постороннее, какой-то
штабс-капитан Пономарев. Автор признается, что не охотник вмешиваться в семейные дела,
ниже в те, которые имеют вид семейных, и потому не может сказать наверно, как было дело.
Впрочем, во всяком случае настоящего толку было бы весьма трудно добраться и потому он
оставляет досочинить тем из читателей или читательниц, которые чувствуют уже к этому
особенное влечение. Таким образом тайные сношения с контрабандистами сделались
открытыми. Статский советник, хотя и сам пропал, но рад был, что упек хоть своего товарища.
Обоих, как водится, взяли под суд и отставили от службы. Статский советник по русскому
обычаю с горя запил, но надворный устоял; он пустил опять в ход оборотливость своего ума,
ловкость и кое-какие запасные тысяченки, и так как люди слабы, а деньги хоть и мелкая
вещица, но весу довольно, то ему удалось, по крайней мере, обработать так, что его не
отставили с таким бесчестием, как товарища. Но уж ни капиталу, ни разных заграничных
вещиц, словом, ничего не осталось нашему герою. На всё это нашлись другие охотники.
Удержалось у него тысяченок десять кровных, которые он прятал на черный день в таком
месте, куда не могли докопаться, да дюжины две голландских рубашек, да небольшая бричка,
в какой ездят холостяки, да два крепостных человека, кучер Селифан и лакей Петрушка, да
таможенные чиновники, движимые сердечною добротою, оставили ему четыре или пять
кусков мыла для сбережения свежести и белизны щек — вот и всё. Итак, вот какого рода было
положение нашего героя. Это называл он “потерпеть по службе за правду”. Читатель мог бы,
конечно, подумать, что, после таких испытаний и превратностей судьбы, тревог и жизненного
горя, он удалится в какое-нибудь мирное захолустье уездного городишки и кое-как своими
кровными десятью тысяченками будет наслаждаться небольшими удовольствиями жизни:
напиться чаю с каким-нибудь капитан-исправником да выглянуть в ситцевом халате подчас из
окна низенького деревянного домика на какого проезжающего, которого нашлет бог раз в год
для доставления разнообразия уездному жителю, и проведет таким образом век не шумный,
но, в своем роде, может быть тоже не бесполезный. Но так не случилось. Надобно отдать
справедливость, Чичиков был, точно, человек с характером. После всех этих неудач и
неприятностей, которые достаточны охладить всякого, страсть к приобретению в нем не
угасла ни мало. Он был в досаде, в горе, роптал на весь свет, сердился на несправедливость
судьбы, негодовал на несправедливость людей, а всё, однако же, не мог никак оставить цели, к
которой неслись его помышления. В этом отношении он был сущий немец и одарен щедро той
добродетелью, которой недостает у русского человека, именно, терпением. Он рассуждал, и, в
самом деле, в рассуждениях его видна была некоторая сторона справедливости: “Почему же”,
говорил он: “мне одному такое несчастие? Почему же другие, которые приобретают и
наживаются тоже пополам с грехом, а иногда и совсем с грехом, почему же другие
приобретают и вес и зна<чительность>,[На этом слове обрывается текст рукописи,
написанной переписчиком. Далее вшиты десять листов (автограф), заменившие
несохранившиеся листы. ] уважение, проводят остаток дней честно в кругу семейства, в
совершенном изобилии и благополучии. Чем я хуже других, зачем же я несчастнее других,
ведь я приобретал так же, как и другие, [конечно] может быть, разве только другими
[средствами] способами. Но, однако ж, никому не причинил я вреда. Никого не сделал я
несчастным, никто не пострадал от меня: я не ограбил вдову, я не пустил кого-либо по миру в
одной рубашке, как делают весьма многие”. (Герой наш пропустил кое-какие уроны, которые
претерпела казна, но у нас, впрочем, составилось мнение, что казна богата.) “За что же я один
должен пить горькую чашу, тогда как другие благоденствуют и наслаждаются всеми благами